Никто нигде. Удивительная автобиография аутичной девочки

На уроках английского я писала сочинения, но никогда – на заданную тему. Писала я о том, что меня волновало, но всегда такими обиняками, что мои сочинения требовали настоящей расшифровки; а в заключение каждого набрасывала поверх исписанной страницы рисунок карандашом, который, казалось мне, адекватнее отражает то, что я пытаюсь выразить. Но и рисунки обычно бывали абстрактными и символическими: чтобы выразить что-то личное, мне требовалось создать дистанцию между собой и тем, что я хотела сказать.

Чувствуя, насколько оторвано от мира мое истинное «я», я стала говорить, что меня зовут не Донна, что меня надо называть Ли. Это означало, что другие общаются не с Донной, а лишь с ее масками – единственным, чего они заслуживают: с моим гневом по имени Уилли или с пустой, бесчувственной, но умеющей «хорошо себя вести» маской, которую я про себя продолжала называть Кэрол. Тайну Кэрол я хранила в себе двадцать три года, полагая, что объяснений окружающие не заслуживают.

Большинство знакомых ребят отказались ни с того, ни с сего называть меня Ли (сокращение от моего второго имени), тогда и я отказалась общаться с ними. Постепенно мы достигли компромисса: появилось несколько прозвищ, на которые я отзывалась. Пока меня не оскорбляли, называя тем, кем я себя не чувствовала, я охотно откликалась на любое вымышленное имя, считая это вполне приемлемой платой. Дома я часами стояла перед зеркалом, смотрела себе в глаза, шептала свое имя снова и снова, словно стараясь вызвать себя из глубин собственного существа, – и боялась, что больше никогда не смогу почувствовать себя собой.

Я теряла способность чувствовать. Быть может, мой собственный мир и был пустоват – но утрата доступа и к нему безжалостно бросала меня в некое преддверие ада, холодную пустыню, лишенную всякого чувства, всякого утешения. Подобно многим людям с нарушениями, я начала причинять себе боль в надежде хоть что-нибудь ощутить. Казалось, что «нормальность» других людей вела меня к безумию. Лишь пока я не впускала «их мир» в свою жизнь, мне удавалось сохранять рассудок.

Корми бездомных котов – но не приводи домой беспризорных детей.Бездомные коты сами о себе позаботятся.Сделай вид, что их здесь нет, сделай вид, что тебе наплевать,Пусть бездомных детей спасает кто-нибудь другой.

Я уходила все дальше – а вот мать, напротив, возвращалась к жизни. Когда я начала взрослеть физически, она переживала «вторую молодость». Отца постоянно не было дома: мать возобновила отношения с друзьями юности и обнаружила в себе страсть к вечеринкам.

Теперь по вечерам дом содрогался от звуков рок-н-ролла – и хорошенькая дочка-подросток, тем более с поведенческими проблемами, на этом празднике жизни явно была лишней.

Мне не было спасения. Стоило переступить порог, вернувшись из школы, – меня встречали тычки и пинки, затрещины и подзатыльники, гневные вопли и грубая брань; и, как обычно, я не кричала.

У меня была школьная подруга, как и я, из неблагополучной семьи. Порой я ночевала у нее; иногда ее родители этого не позволяли, и она старалась незаметно впустить меня в дом и устроить на ночлег. Однажды вечером мне пришлось искать себе ночлег самостоятельно.

Еще одна девочка из школы жила от меня в нескольких кварталах. Узнав, что не смогу переночевать у подруги, я отправилась прямиком к ней. Я ее почти не знала; но она взяла у меня одного из тех котят, которых мне пришлось пристраивать, чтобы мать их не утопила. Я позвонила в дверь, когда она ужинала, и спросила, нельзя ли переночевать у нее в гараже.

Она ответила: да, конечно. В девять вечера я вернулась к ее дверям. До того – бродила по окрестным улицам, просто чтобы убить время. Гараж оказался заперт, свет в доме не горел.

Я свернула в какой-то переулок, легла на землю – в теплом пальто, которое носила всегда и везде, – и попыталась уснуть. Вдруг послышались шаги: я вскочила, как подброшенная, и кинулась бежать. Быть может, это был патрульный полицейский, заметивший меня, когда я бесцельно бродила по кварталу.

Напротив дома подруги стоял брошенный дом. Можно было переночевать там – но люди говорили, там живут привидения, и мне было страшно.

Наконец я села на землю, привалившись к забору соседского дома. Было уже два часа ночи. Стояло жаркое лето: в Австралии в это время года часто бывает трудно уснуть – в том числе и двенадцатилетним девочкам в теплых пальто.

В темноте ко мне подошла какая-то женщина. Я вскочила и хотела убежать.

– Не бойся, – сказала она. – Я просто хочу с тобой поговорить.

Поразительно спокойно, как ни в чем не бывало, она пригласила меня в дом на чашку чая. Казалось, сбылась моя почти десятилетняя мечта – я как будто встретилась с двойником матери Кэрол.

– Уже два часа ночи, – спокойно заметила она. – Хочешь кукурузных хлопьев?

Я кивнула, не сказав «спасибо».