— Да-да, у тебя каждую ночь новая телка, — ухмыльнулся Максим. — Короче, Ник, иди сам знаешь куда. Правильно она тебе впечатала. Хобот твой заживет. Так что вали давай. А то, знаешь, мне как-то тоже охота тебе ввалить.
— Вот так, значит? Вот так ты со своими друзьями? — Ник отвернулся в сторону, покачал головой и вдруг кинулся на него с кулаками, выпалив: — Сука ты!
Максим увернулся и непроизвольно сделал выпад правой, снова угодив несчастному в нос. Тот оглушительно взвыл и опрокинулся на капот машины, из которой тотчас выскочил водитель Лужиных, с наскоку ударив Максима ногой в грудь. Уже лежачего пнул несколько раз, а потом резко, с силой наступил на откинутую кисть левой руки. Хруст костей потонул в крике.
Затем водитель подобрал хнычущего Никиту, бережно, как маленького, усадил в салон. Машина Лужиных, фыркнув, уехала.
Максим попытался подняться, стиснув челюсти. Бок болел так, будто ему туда вогнали кол. Но хуже всего дело обстояло с пальцами левой руки: они буквально горели огнем, болезненно пульсировали и по ощущениям раздулись и уплотнились. Притом любое, самое легкое движение отдавалось острой, жгучей болью. С трудом он смог подняться на колени, но тут же вновь завалился набок, застонал и крепко выругался.
Еще одна попытка — и на этот раз удалось встать на ноги. Шатаясь, он побрел домой, не чувствуя теперь ни дождя, ни холода, ощущая лишь одну сплошную, всепоглощающую боль.
Алена не ушла к себе. Она ждала его, а увидев, перепугалась и коротко ахнула.
— Господи, Максим! Кто это сделал? — причитала она, помогая ему стягивать ветровку.
— Да козел один, — сквозь зубы процедил он.
— Но почему? За что? — лепетала она, вытаращив глаза.
— Ой, потом… — отмахнулся он, скривившись. — Дуй лучше в ванную — здесь, на первом. Там в шкафу аптечка, тащи ее сюда.
Алена коротко кивнула и помчалась в ванную.
Аптечку она принесла, поставила на столик, за которым еще недавно они так весело ужинали. Теперь стол был пуст и чист — видимо, пока Максим беседовал с Лужиным, она все прибрала.
— Что теперь делать? — спросила она серьезно.
— Найди шприц и ультракаин.
Не задавая лишних вопросов, она принялась искать в большой пластиковой коробке то, что нужно. Максим напряженно следил, как двигались ее руки среди упаковок и блистеров. Казалось, боль из левой кисти перекочевала в затылок и теперь нещадно сверлила мозг. Хотелось прикрикнуть: «Давай уже быстрее!», но вовремя себя одернул. Она тут ни при чем. Да и вообще, не хотелось предстать перед ней истеричкой, не переносящей боли.
Наконец она выудила упаковку со шприцем-«двойкой» и ампулу анестетика.
— Вот! Что дальше?
— Вон там у отца бухло есть всякое. — Максим кивнул на напольный глобус-бар. — Достань вискарик.
Алена принесла непочатую бутыль «Джонни Уокера».
— Хороший выбор, знаешь толк, — усмехнулся Максим. — Теперь откупорь и дай мне. Не смотри так. Это дезинфекция. Смерти мы не боимся, но сгнить от всякой заразы неохота. Так что давай, действуй.
Алена отвинтила крышку и протянула бутылку Максиму.
— А ты пока вскрой ампулу и набери в шприц. Будешь делать укол.
Алена округлила глаза, но, чуть помешкав, повиновалась. Шоркнула несколько раз скарификатором по насечке на ампуле, надломила.
— Готово.
Максим щедро полил собственные пальцы, а заодно и ковер, а затем отхлебнул виски прямо из горлышка. Закашлялся, отставил бутылку.
— Давай, коли по чуть-чуть вот сюда и сюда. Ну и сюда, — указывал он на побагровевшие, отекшие фаланги.
Алена явно трусила, шприц в ее руках мелко подрагивал, и сама она выглядела непривычно бледной, но сумела все-таки аккуратно ввести кончик иглы, сосредоточенно наблюдая, как под сбитой кожей вздулся пузырек. Капельки лекарства выступили наружу, и она принялась за следующий палец. Максим за ее манипуляциями не следил, вместо этого он то и дело прихлебывал виски.
— По-моему, лучше все же к врачу, — первое, что она вымолвила, пока делала инъекции.
— Зачем мне врач, когда есть ты и Интернет? — расслабленно произнес он.
И виски, и блокада уже начали действовать. Боль отступила, навалилась тяжесть. Сидя на ковре, он откинулся назад, пристроив затылок на диван, и прикрыл отяжелевшие веки.
— Но вдруг перелом? — не отступала она. — Там же надо гипс или что-то такое…
— Завтра, — одними губами прошептал он.
Какой там вдруг? Этот лужинский урод водитель однозначно переломал ему пальцы, а может, и ребра. Но сейчас хотелось одного — спать. Все остальное — завтра.
Она спорить не стала и вообще притихла, сидя рядом с ним на полу. Максим разомкнул вдруг веки и скосил на нее глаза.
— Ты почему меня рисовала?
Вопрос явно застал ее врасплох, но, помедлив, она ответила смущенно:
— У тебя лицо такое… Выразительное. Я увидела, ну и захотелось нарисовать. Тебя это обидело?
— Обидело? — Он взметнул брови. — Я что, девочка — обижаться?
— Ну не обидело… Неприятно, может, стало?
— Нет. Что ж тут неприятного? Но я удивился. Мы же с тобой как бы… Не очень поладили. А тут такой шикарный портрет.
— Тоже скажешь — шикарный! — улыбнулась она.
— Конечно, шикарный. Хотя… Какой исходник — такой и портрет.