Читаем Никто (СИ) полностью

Никто (СИ)

Помните, когда-то вы меня спрашивали, отчего иногда любите меня, иногда ненавидите? На это и тогда и сейчас говорю: "Я всего лишь старый том, представляющий интерес за неимением лучшего". Том можно полистать на досуге, почитать стихи, написанные старым шрифтом, всплакнуть от избытка чувств. Но старый том потому и стар, что недоверчив. Он не может принять лучи ваших глаз без мысли, что его время уже ушло. Да, он недоверчив!

Нина. -- Какие же глупости вы иногда говорите, Иннокентий Федорович! Ну как вы с вашей душой, с вашим внутренним миром можете быть стариком? Когда пять лет назад от меня ушел муж, оставив одну с детьми, именно вы дали мне надежду. Именно вы дали понять, что для меня еще не все кончено в этой жизни, что счастье возможно здесь, а не на небесах. Ах, как я вам благодарна за это, милый мой, дорогой Кеня!

Анненскому становится душно, он расстегивает воротник.

Боже мой, Иннокентий Федорович, вам плохо? Вы побледнели.

Подходит к окну, открывает створки. Слышится уличный шум, звук конки.

Анненский. -- Ничего, Ниночка, это пройдет -- сердце иногда шалит, знаете ли. Весна! Какая весна поздняя! Тепло пришло только в конце мая, даже дачники в этом году начали уезжать из города в середине месяца, а раньше, глядишь, уже в конце апреля телеги с сундуками и чемоданами дребезжали по мостовой.

Нина. -- Вы будете в этом году снимать? Помните, как мы гостили у вас на даче? Как это было прекрасно!

Анненский. -- Нет, Ниночка, в этом году придется много работать. Пожалуй, буду выезжать в Куоккалу к племяннице. Признаюсь вам честно, я, наконец, принял решение уйти из министерства.

Нина. -- Оставить службу? На как, почему? А Дина Валентиновна?

Анненский. -- Нет, Дине не нравиться эта затея. Но я, мне надо заняться... Вы еще не знаете -- скоро будет издаваться новый журнал "Аполлон". Его редактор, некто Маковский пригласил меня сотрудничать. И вот я теперь займусь тем, что для меня действительно важно -- я буду писать стихи и печатать их. Да-да! Только стихи и больше ничего! Не будет длинных и утомительных поездок по округу, не будет скучных экзаменов. Всё! Впереди только свобода!

Нина (смотрит с сомнением). -- Иннокентий Федорович, стихи ваши прекрасны, но дом, семья -- их надо содержать. Даст ли литературное поприще надлежащие средства, ведь вы привыкли к жизни с приёмами, с прислугой? А что если новая жизнь будет другой и окажется гораздо хуже?

Анненский. -- Не знаю, все равно, что в омут с головой! Но вы правы -- полная отставка меня страшит, а потому, буду просить оставить членом учёного совета. Там причитается вознаграждение. Впрочем, это всё равно! Главное, что я, Ниночка, решился и назад пути не будет. Открываются новые страницы старого тома, еще неизвестные, еще не написанные. И в этом для меня прелесть жизни!

Нина (подходит ближе, заглядывает в глаза). -- Вы должны знать одно, мой милый Кеня, я вас горячо люблю, о чём бы вы ни думали, чего бы ни опасались! Вы меня поняли, мой старый ещё непрочитанный том? Приходите к нам сегодня на чай, непременно приходите. Мы поговорим о вашем журнале.

Подает Анненскому руку. Тот её целует и Бегичева покидает кабинет. Анненский задумчиво смотрит в окно.

Анненский. -- Нина, Ниночка! Кажется, я любил эту женщину, когда-то давно, в прежние времена. Я был от неё без ума, от её пения, голоса.... Как же это было давно, всего лишь три-четыре года назад. Но безвозвратно давно! А теперь любви не осталось -- только запах тубероз, её любимых цветов. Остался всего лишь сон, золотой обман мая. (Задумчиво). Ах да, я увидел её впервые в мае, это было в мае, так же, как и сейчас.

Читает вполголоса, будто вспоминает.

Так нежно небо зацвело,

А майский день уж тихо тает,

И только тусклое стекло

Пожаром запада блистает.

К нему прильнув из полутьмы,

В минутном млеет позлащеньи

Тот мир, которым были мы...

Иль будем, в вечном превращеньи?..

Открывается дверь, входит секретарь Берестов.

Берестов. -- Ваше превосходительство, пришли двое господ, просятся к вам.

Анненский (отходит от окна). -- Они представились?