Никудышный

— Нонна Сергеевна, вы мне объясните, пожалуйста, как моя жена и вы попали в больницу городка Развилки и где вы оставили ребенка?

Теща тоже лишилась дара речи, но тут Ляля уже обрела ее.

— Кто тебе это сказал? Чушь несусветную.

— Мне сказали больничные документы, что такого-то числа, месяца и года Строганова Лилия Андреевна, проживающая в городе Москве, родила дочь, весом в три килограмма, здоровую, но почему-то отказалась категорически ее кормить, и девочку кормили женщины всей палаты, тем, что осталось после их детей.

— Не понимаю, это сфабрикованный документ.

— Не думаю. Лучше расскажите, куда вы девали ребенка, иначе я передам дело в суд, и вас будут судить за детоубийство, если девочка не найдется.

Теща плюхнулась на колени.

— Это я виновата. Ляля была только четвертый день после родов и до прихода поезда легла на скамейку. Дочь положила рядом. А я, увидев, что она задремала, вышла на платформу встретить поезд. Когда он подошел, я вернулась в зал, разбудила Лялю, но девочки там уже не было. Ее украли.

— Вы заявили об этом в милицию?

— Нет, мы спешили на поезд. Ляля бредила, у нее поднялась температура и я решила, что сначала увезу ее в больницу в Москву, а потом вернусь за девочкой.

— И почему же вы не вернулись?

— Я подумала, что без матери такая кроха все равно не выживет и не поехала ее искать.

— А ты? — спросил он Лялю.

— Я долго болела, потом ты вернулся, и я сказала тебе неправду.

— Зачем вы поехали в глушь? В Москве не работали все роддома?

— Нам посоветовали. Сказали там чудо-вода и исцеляет от всех болезней.

— Вы искали, писали, спрашивали о пропавшей дочери?

— Нет. Мы же знали, что все это бесполезно.

— Хорошо. А недавно вам звонили из больницы с просьбой сдать кровь для раненой дочери?

— Я сочла это провокацией, — ответила Ляля.

— Сейчас вы обе уйдете в свои комнаты и не будете показываться мне на глаза, пока я не решу, что с вами делать?

Обе покорно пошли, молча разошлись по своим постелям, и до утра каждый не спал.

Теща боялась суда, Ляля позора и развода. Алексей не знал, как ему поступить с ними, а главное с Аленкой, которую ему придется отнять у Анны.

— Может ли она украсть ребенка? — спрашивал он у себя и как полковник милиции, повидавший много всякого, мог ответить утвердительно. Но вопрос, зачем его жена поехала рожать в тьму-таракань, порождал нелогичность по отношению воровства ребенка.

Алексей был спокойным уравновешенным человеком, работа в угрозыске наложила печать недоверия на многое, что встречалось экстремальное в жизни и поэтому он привык все, вызывающее недоумение, проверять, опираясь только на факты.

Он попытался погасить смятение чтением и достал с полки наугад книгу.

Это была его любимая «Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси.

Он любил читать в свободное время, которого у него явно не хватало, но любая свободная минута не проходила мимо чтения. Он иногда перечитывал Алексея Николаевича Толстого, Чехова, еле осилил Достоевского, просто он обязан был знать «Тварь я дрожащая, или человек», не из школьной программы, а уже осмысленно позже. Ему не нравились полоумные мысли героев, инфантильность героинь, страшно неприятно чувствовал читая об унижении человека и непонятной позиции героинь «Идиота». Надломленные, нравственно получеловеки, полукалеки, так они ассоциировались в его сознании. И никто ни за что не смог бы ему доказать, что все окружающие люди, вся та среда, где жил князь Мышкин, была сплошь населена дебильно-психическими уродами. Видимо в самом писателе эпоха того времени была перекошенной линзой подсознания.

Он не мог понять, как могли отнести к разряду художественной литературы и назвать романом «Что делать?» Чернышевского. Ну понадобились новые герои времени, но все равно никак не воспринимался им Рахметов и сама Вера Павловна с ее бесконечными снами.

Он любил Ивана Сергеевича Тургенева, где сочетание жизни человека, его чувств и природы жили в полной гармонии с эпохой, и каждая книга давала волю мыслям.

Очень хорошо относился к Джону Голсуорси с его «Сагой о Форсайтах», где Ирэн была действительно воплощением желаний сильного рода планеты.

Его будоражило творчество Бальзака, а самым любимым читаемым писателем был О. Генри. Сама биография писателя вызывала уважение. Его герои — действительно были похожи на жизнеспособные на века образы.

Сейчас, когда ему было особенно плохо, он перечитывал классику, дающую ответы на множественные вопросы.

В жизни много встречалось Шариковых и Беликовых, Ноздревых и Мерзляевых.

А теперь мерзость в образе жены вошла в его жизнь.

Как бы хотелось забыть ту грязь, что вошла в его жизнь вместе с Лилией, которую он любил, а сейчас она ему казалась скользкой мерзкой жабой, с которой пока еще приходилось соприкасаться в жизни. Для того, чтобы найти себя, раздвоенного, с душой, ноющей как больной зуб, не дающий покоя.

Ему надо было установить шкалу дальнейших действий на правильно найденное решение, чтобы разрубить этот гордиев узел, тесно взявший его в плен.

Ляля. Это имя для него невыносимо. Вся в прошлом.

Анна. Еще вчера он буквально поражался ее нескончаемой любовью к девочке.