Нина Горланова в Журнальном зале 2004-2006

— На каком вы факультете? — Он замахал красивыми мослами рук. — Я на филологическом.

— Я тоже, на втором курсе. — Марта жадно ловила сигаретой огонек Васиной спички.

— А мы в аспирантуре с Владом, — рассеянно сказала Софья Вязина, глядя на раковину (чтобы никто без очереди не втиснулся).

Она начала чистить налима и в промежутках между свирепыми рывками ножа резко выдыхала:

— Серафима Макаровна... о “Романсе о влюбленных”, что ее греет одна реплика... жить — больший подвиг... чем погибнуть...

Быт был волшебный: он пристегнут сбоку и не замечается, потому что весь завален беседами, байками... Очередь Софьи к раковине подошла поздно, и она успела поведать Василию Помпи свое мучение.

Свадьба Вязиных началась, как у всех: пришли сроднившиеся в битвах за просвещение люди, чтобы выпить радужной опилочной водки и поискрить дружбой. Им казалось, что после каждой дружеской попойки жизнь начинает выписывать виражи, уводящие их от жадной черной прорвы в конце... Вязины сидели во главе стола и видели, как в распахнутые двери вливались реки людей, все общежитие волнами прошло через эту свадьбу. И были там два фотографа: они все время появлялись то сверху, то снизу, рассеивая смачные щелчки своих вспышек. Кажется, их никто не приглашал. Потом вдруг получилось, что их японский широкоугольник давал такие эффекты: лицо невесты все ушло в нос, а у жениха — в бороду. Вязины совали им деньги, но Серж Кульбако процедил: “А вот что вы мне сделаете: достанете третий том Ильфа и Петрова”. В тоне его звучало “куда ж вы денетесь!”. Вязины стали погибать в возмущенном ужасе. (Это все равно что сейчас, в 1998 году, потребовать с аспиранта “мерседес”!) Негде было им взять третий том Ильфа—Петрова!

— Да откуда этот гном появился? Зачем нам его уродливые фотографии!!! Да если б мы знали, что он так бесстыдно потребует... — нежным голосом с матерной информацией причитала Софья.

Вот тут и подошла очередь ее к раковине, и она принялась с бешеной силой мыть слизистого налима, пучащего глаза: “Я-то вас не фотографировал, и Ильфа-Петрова не нужно...” А рыбью голову Софья швырнула в бачок с мусором.

— Что ты делаешь? — поразился Влад. — Голову можно сварить.

— Все так делают, — отрезала жена.

— Ну, если появилось такое божество по имени ВСЕ, то... — Василий Помпи захлебнулся от насмешливого ужаса.

Из коридора донесся диковатый смех Баранова.

— Баранов от меня бегает, — опечаленно сказала Марта. — Когда волны смеха его слышу, словно я...

— Словно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом баране, — ввернул Помпи.

“Вот ты и символически победил соперника”, — подумал Вязин про нового друга Васю.

Марта быстро соображала: Баранов увидит, что я еще кому-то нужна, и не кому-то, а самому Василию Помпи... и тогда мы вечно будем втроем!

— Я вам достану Ильфа и Петрова! — В глазах Василия зажегся всепробивающий огонь.

А Софье — растроганной — этот огонь показался фиалковым лугом.

Мир для Василия раскололся с этой минуты на СВОИХ и ОСТАЛЬНЫХ. Для первых он был готов на все, не задумываясь, что могут застукать на краже Ильфа—Петрова. А впрочем, хозяин книги — не из своих. Чего там со стыда сгорать! Свои всегда книжки читают, а у не своего стоят стены из собраний сочинений, мерцая в предчувствии возможных читателей-потомков.

Когда Василий принес Вязиным Ильфа—Петрова, темно-красный том, натруженного цвета, он сказал так:

— Из второго ряда взял. Долго не заметят. Пыли будет меньше — поздоровеют страшно.

И Софья радостно кивала, стараясь напором слов затопить серое чувство неловкости:

— Да, нам нужно, так нужно! Ангел ты наш... подлецы фотографы.

— Во втором ряду книги спрятаны знаешь для чего? Сокрыты, сокровища... незримое поле удачи трепещет вокруг них, — втюхивал Влад Вязин своему юному другу. — Что сокрыто, то и сильно. Сокровища от “сокрыть”.

А Вася думал: как я раньше-то жил — без Вязиных? Жизнь была впалая, как грудь подростка. Он от радости насколько мог сильно раздвинул ребра:

— Ну, я пойду: у меня встреча с Мартой назначена.

...Через четверть века Влада Вязина будет снимать телеканал “Культура”. Ввалились четыре мужика — все такие петербургские. И вдруг среди них обнаружился Серж Кульбако с мощным выхлопом изо рта. Остальные трое беспрерывно источали интеллектуальный озон, но мощные русские выхлопы Сержа пробивали в нем дыры.

— Влад, твои “Вечные страшные сказки” получили такой резонанс, — говорил растроганно Кульбако, устанавливая “Хитачи”.

— Серж, Серж, — тревожно кикали, как большие умные птицы, режиссер с помощником. — Тремор, тремор убери!

— А ты знаешь, Влад, что из одной твоей фразы родилось целое направление в фотографии. Ты сказал: “Глаза лгут”, и я сделал цикл зажмуренных портретов...

Вся телекомпания с удивлением посмотрела на Сержа: им было непривычно, что он повел себя не как голая функция алкоголя, а как бы слегка подвоскрес.

Теперь отмотаем снова двадцать пять лет назад. На выходе из комнаты Василий Помпи стремительно перекрутился, как гибкий шнур, и спросил небрежно: как давно Баранов стал избегать... обегать Марту?