Нина Горланова в Журнальном зале 2004-2006

Глаза его начали распускаться навстречу алкогольному дождю, не только возможному, но и обязательному на свадьбе. Поэтому Алексей яростно рисовал всю ночь в холле. Девушки-студентки подходили, жаждущие опыления, а он им рассказывал про зубастых кур госпожи Кузяевой после ядерной катастрофы. Он не просто повторялся, а тут же описывал еженедельник “Определитель новейших тварей и растений, опасных для человека”. Особые приметы: у кур третий глаз, агрессивность и зубастый клюв. Охотятся стаей. Зачатки разума. Тогда казалось, что все это очень смешно. Госпожа Кузяева! А какие в будущем могут быть господа! ...И какие могут быть такие уж взрывы... Но мы теперь после Чернобыля — в общем, все понятно... охотятся там, говорят, куры — стаями на лисиц... ну, и господа появились вкраплениями, так вот.

Мусоля красный карандаш во рту, а потом касаясь им осторожно разных точек ватмана, Баранов развивал сюжет: картинки в “Определителе” будут голографические, и каждое изображение страшилища можно рассматривать со всех сторон... Вдруг сами собой плавной колонной прошли в голове пышно одетые мысли, как средневековые испанцы. Во-первых, надо у Вязиных взять на память альбом Модильяни. Я ведь их никогда не увижу, Вязиных-то! Прощай, Пермь, где каждый второй похож на Мармеладова! Я найду такой город (и хитренький голос спросил изнутри: “Где каждый первый похож на студента с топором?”)... такой город... Мысли, куда вы меня? Эй, мысли! Подожду, перекурю, пусть прекратятся. Но они оказались похитрее. Одетые в свои разноцветные рваные камзолы, они скрылись за холмом грусти о Вязиных, обошли его и вернулись еще большей толпой: “Мопассана бы двухтомник, барин. И кольцо”. Да-да, кольцо хорошо... Софья его не носит, у нее пальцы распухают.

Карминовая пыльца как бы осела на всем вокруг. Весна, но внутрь почему-то она не проникает, загоревал Баранов. День вставал очень веселый. “Озолочу всех!” — кричал он, разгораясь. Облака были в блестках, как любимые жены гарема. Надо сделать промоины в душе, тогда весна заструится внутрь. Ну, конечно, мне придется на свадьбе Помпи и Марты... в пять раз больше двигаться и шутить, чтобы походить на прежнего легкого Баранова.

На свадьбе Баранов так смотрел на простоватых Вязина и Софью: не смогу у них взять... рука не двигается в загребущем направлении.

— Софья, ты когда-то обещала отдаться мне, — громогласно начал он.

Вязин показательно захохотал. А Софья как несла стопку тарелок, так и пронесла мимо. Тут и заплодоносило право взять Моди и кольцо. Потом выяснится, что пятьдесят рублей он взял у Василия Помпи, а у Кондеевой умудрился дюзнуть несколько серебряных полтинников двадцатых годов с ужасным молотобойцем.

Когда Вязин хохотал, Василий Помпи понял, что друг его задет. Вдруг у Влада Вязина сделалось непроницаемо-мужественное лицо. Вася для друга торопливо сляпал защитную словесную конструкцию:

— Художники часто бывают ненормальными, но обратное неверно!

Новоиспеченная его тещечка добавила: мол, нормальный, что ли, Баранов — нарисовал Марту и Васю словно в тюрьме! Просовывают друг к другу руки сквозь стену. Она даже прикидывала: когда уже можно будет выбросить это злое кишение красок, чтобы вместе с ним ушла сила, которая приказывает...

— А что? — Баранов взрывообразно развел руки. — Так уж легко мы разве друг к другу прорываемся!

— Народ-то понимает, что искусство — это не игрушки, — полуспорил-полусоглашался Вязин.

— Все хорошо, все это правильно, — кивал Помпи. — Только само слово “народ” — мы уже не видим, как оно оскорбительно! Что такое — народ? Это то, что народилось.

Подчеркивается одна биологическая способность размножаться.

“Ну, не понравился вам мой подарок, ну и что — он сам по себе хорош, без вас. Надо за него у Марты еще парочку чего-нибудь взять”. Вдруг потерял Баранов решимость взять у Марты что-то... надо стакан-то направить в себя, чтобы решимость влилась.

Половину стола захватила родня Марты. Там выбраживались древние ферменты плодородия. Они выплеснулись вдруг таким вот требованием:

— Будем прятать щас невесту.

Помпи из итальянца превратился вдруг в половца: лицо стало бешеным. Но и в бешенстве он выглядел как Мастрояни, играющий половца. Мать и брат Петя повели его успокаиваться на кухню. И сообщили новость: купили БЕЛЫЙ РОЯЛЬ! Бешенство — это камнепад, распад самого себя на грохочущие жернова. Изумление от белого рояля остановило распад и осыпание. В прошлом году мать покрасила полы в изумрудный цвет. Слишком много зелени получилось. Решила разбить это белым пятном. И аристократически не жалела на это никаких денег.

Брат тут стиснул мышцастой рукой локоть Васи: молчи! Но через двадцать лет, когда мама потребовала оплатить покупку норкового пальто, Вася был уже очень обстуканный:

— Я могу лишь оплатить твой визит к частному психиатру.

— ...Жених, жених! — скандировала родня невесты. — Отгадай загадку! За! Гад! Ку! (И тут подхватили все.)

Вязин думал: кто спорит, обряд нужен, плодитесь и размножайтесь, но если весь человек уходит только в это — тут Влад с Розановым и схватился...