Ниндзя в тени креста

Большего всего де Алмейду опасался, что его может затащить под днище корабля. Значит, надо точно выбрать момент прыжка в воду. Плавать он умел превосходно. К тому же в детстве Фернан часто прыгал со скал. Он родился в селении, расположенном на высоком берегу реки Мондегу, которая брала начало в горах Серра-да-Эштрела. Среди сельских юнцов высшим шиком считалось броситься в бурные волны реки, минуя в полете острые отроги скал, переплыть реку и немедленно вернуться обратно.

Это было нелегкое и опасное испытание. Ледяная вода в Мондегу схватывала тело клещами, а чтобы прыжок получился удачным, нужно было прыгать с разбега и какое-то время лететь ласточкой над полого опускающейся к реке скалой, иначе существовала вполне определенная вероятность оказаться не в воде, а на острых каменных выступах, что иногда и случалось. Это заканчивалось гибелью мальчика, взрослые запрещали своим детям искушать судьбу таким опасным развлечением, но их все равно тянуло на берег Мондегу, как магнитом. Прыжок в реку со скал был последним «подвигом», после которого старшие ребята принимали подростка в свой круг.

Волны приняли фидалго с какой-то странной готовностью, будто давно его ждали. И сразу же начали приятно качать, словно это было не море, а детская колыбель. Вода оказалась вполне терпимой, даже приятной, и куда теплей, нежели в Мондегу, но де Алмейде было не до сравнений. Несколько сильных взмахов – и он оказался рядом с потерпевшим кораблекрушение. Тот находился в забытьи.

Нежданной находкой оказался молодой парень явно азиатской наружности, но точно не индус. Его кожа была гораздо светлее и не желтой, как у китайцев; бедолага казался сильно загорелым. Чтобы не свалиться с обломка доски, азиат привязался к нему поясом и каким-то чудом сохранял равновесие, ведь он запросто мог оказаться под своим импровизированным плавательным средством и тогда просто захлебнулся бы. В его правой руке был крепко зажат меч в ножнах. Почему он так вцепился в него, можно было только гадать. Наверное, меч для потерпевшего кораблекрушение был очень дорог. Это фидалго, сам солдат до мозга костей, понимал.

Фернан де Алмейда острым кинжалом мигом перерезал пояс (он оказался очень длинным), им же крепко привязал к себе азиата и крикнул:

– Тяните! Да побыстрее!

Дальше началось то, чего фидалго сильно опасался. Ему уже доводилось слышать от матросов о каре за серьезный проступок, которая называлась килеванием. Провинившегося матроса привязывали к канату, пропущенному через оба нок-рея, и протаскивали с одного борта на другой под днищем судна. Можно только представить, как тяжело приходилось нарушителю под килем, когда острые ракушки, которыми обрастало днище, терзали его, трепещущего от страха и задыхающегося от недостатка воздуха. Де Алмейда боялся, что волны затащат его и азиата под галеон, который продолжал движение, и тогда ему придется испить полной чашей все страдания, которые выпадают на долю тех, кого наказали килеванием.

Но все обошлось как нельзя лучше. За его подъемом из воды следил сам капитан. Он очень уважал фидалго и как командира наемников, и как приятного собеседника, что в длительном плавании очень ценно. Матросы, понукаемые Антониу де Фаро, старались изо всех сил. Де Алмейда взлетел над водой, как большая рыбина, которую подсек искусный рыболов. При этом он больно стукнулся о борт. Оказавшись на палубе, Фернан сначала потеребил, а затем похлопал спасенного по щекам, чтобы привести его в чувство, но все оказалось тщетно.

Однако когда фидалго попытался забрать у азиата меч (что оказалось совсем непросто; он вцепился в него мертвой хваткой), тот вдруг открыл глаза и молвил несколько слов, судя по интонации, угрожающих.

– Фух! – облегченно вздохнул де Алмейда, сел на палубу рядом с азиатом и перекрестился. – Спасен! Возблагодарим Господа нашего! Прибудем в Малакку, обязательно поставлю большую свечу в храме Девы Марии за ее помощь в чудесном спасении этого язычника. А то, что он не христианин, видно по этому амулету, – фидалго указал на открытую грудь юноши.

На шее молодого человека на шелковом витом шнуре висела небольшая ивовая чурка с многочисленными насечками.

– Но прежде чем он встанет на ноги, – продолжал фидалго, – нужно дать ему вина и растереть генуэзской аква-витой[56]. У меня осталось немного… Орланду! – подозвал он одного из наемников. – Принеси заветный кувшин. Он в моей каюте под койкой.

Когда спасенного напоили подогретым вином со специями и хорошо растерли крепкой настойкой, он наконец полностью пришел в себя и принял сидячее положение, по-прежнему не выпуская меча из рук. Пока длились эти «медицинские» процедуры, матросы живо обсуждали «эпический подвиг» Фернана де Алмейды, восхищаясь его храбростью, а наемники, с которыми он немало съел соли в походах и побывал не в одном сражении, лишь посмеивались. Уж они-то знали, что их командир никогда не бросит человека в беде, даже если это солдат другого полка.