Ницше. Введение в понимание его философствования

2. Только потому, что в жизни Ницше, где бы он ни был и что бы ни делал, реальная диалектика тотчас принимает форму мышления, и наоборот, его мышление становится реальностью его существа, он вправе сказать об этом субстанциальном мышлении: «Если мышление есть твоя судьба, воздавай этой судьбе божественные почести и жертвуй ей лучшее, любимейшее» (11, 20). Он имеет в виду не любое мышление, но ту сделавшую его философом необходимость, в соответствии с которой мышление составляет непрестанное субстанциальное движение его существа. Если он сам во всём должен быть тем, что он хочет преодолеть, то на самом деле то, что только интеллектуально мыслится и потому есть ничто, непреодолимо. Поэтому он отделяет себя от «Дон Жуана познания», формально похожего на него своим постоянным движением, что не мешает тому, чтобы Ницше и сам любил на миг в него превратиться и реализовать его опыт: у того «нет любви к вещам, которые он познаёт, но он имеет ум, страсть и увлечение погоней за познанием и его интригами … туда, где ему уже не к чему будет стремиться, разве только к абсолютной “горечи” познания» (УЗ, 160).

3. Ведомое самостью диалектическое познание никогда не может только отрицать. Нет — это путь к новому Да. Поэтому Ницше, например, требует: «преодолеть всё христианское сверххристианским, а

не только отмахнуться от него» (16, 390). К насилующему самого себя в голом отрицании он обращается: «Ты одолел самого себя: но почему же ты ведёшь себя только как побеждённый? Я хочу видеть победителя …» (12, 283). Победителем был бы тот, кто достиг такого Да, из которого просто как следствие вытекает некое Нет. Для него самопреодоление не имеет «никакого иного смысла, кроме как быть средством совершенствования господствующей силы» (14, 273). Но то, как из Нет вытекает Да, описывается Ницше лишь как тайна созидающего: «Когда я занялся исследованием начал, я потерял всякое уважение … Но само уважающее во мне — оно тайно пускало побеги. Тогда выросло у меня дерево, в тени которого я и сижу: дерево будущего» (12, 252). Картину реальной диалектики экзистенции даёт первая речь Заратустры. «Три превращения духа», видит он, осуществляются начиная с несения

самого тяжёлого, через освобождение от этих оков посредством священного Нет, чтобы заиметь себе право на новые ценности, — и к созиданию из святого Да (ТГЗ, 18–19).

Диалектическое отрицание и как мыслимый, и как реально осуществляемый шаг имеет, таким образом, смысл только в движении созидания. Но таковое существует в исторической связанности шагов друг с другом, в сохранении того, что было: «Непрестанно становись тем, кто ты есть — строителем самого себя! … Так сохранишь ты память о своих лучших мгновениях и найдёшь собственную взаимосвязь, золотую цепь твоего Я» (12, 177). Но хотя в постоянном самопреодолении сомнительным становится исключительно всё, а в конечном счёте даже и сам этот путь свободного познания («Несчастный! Ты познал теперь и жизнь одинокого, свободного человека: и вновь … ты закрыл

себе путь к этому — именно благодаря своему знанию»), ещё остаётся философская задача: «всё, что я отрицаю, я хочу привести в порядок и пропеть всю песню» (12, 224), а тем самым возникает контекст, могущий образовать целостность диалектического познания возможностей бытия. Однако такое мысленное объективирование для Ницше лишь вре́менная перспектива. Ею он никогда не довольствуется. Реальная диалектика остаётся его первоистоком и его судьбой.

4. Однако преодоление и самопреодоление, это прохождение сквозь все возможности, на вид лишено всякой цели. Куда ведёт путь такой реально испытываемой диалектики, порождаемой постоянным жертвованием своим собственным? Если последнее преодоление, как, скажем, у высшего человека в четвёртой книге Заратустры, есть чистое движение, стимулируемое неимоверными требованиями правдивости, без какого-либо внятного идеала и без создания и осуществления самого человека, а потому и без примирения или какого-либо иного решения, чем отрицание, то кажется, будто фактически речь всё же идёт только о непрестанном самораспинании, не имеющем конца. Однако Ницше, если и не выдвигает зримого идеала, то всё-таки усматривает позитивный смысл преодоления в самом пути: он заклинает бесконечность.