Нью-Йорк

Мэри любила маленького Теодора. Он был на пять лет моложе Гретхен, его синие глаза были темнее и очень широко посажены. В отличие от сестры-блондинки, он унаследовал от отца каштановые кудри. И с малых лет обнаруживал редкое уважение к своей личности. Когда какая-то леди в лавке, движимая самыми добрыми чувствами, спросила: «А как тебя называют – Тедди?» – пятилетний Теодор помотал головой. «Почему, сладенький?» – «Потому что, – торжественно ответил он, – я этого не хочу». К десяти годам он объявил, что не собирается идти по стопам отца и заниматься шоколадом. «А чем же тогда, Теодор?» – спросили дома. «Чем-нибудь, в чем нет шоколада». Это не на шутку расстроило его мать, но отец проявил большее понимание. «Оставь его в покое, – сказал он. – Этот бизнес не так уж хорош». Гретхен и Мэри постоянно брали Теодора с собой, хотя он был совсем мал.

Другое дело – Ганс. Мэри редко видела его, хотя Гретхен и рассказывала о кузене. Мэри знала, что он парень серьезный, работает у фортепианного мастера. Раз или два он попадался ей на глаза, но повода познакомиться не возникало, а Гретхен явно не собиралась приводить его к О’Доннеллам в дом.

Однажды Мэри, уже два месяца работавшая у Мастеров, прогуливалась с Гретхен, и подруга выразила желание заглянуть в мастерскую к кузену. Они не задержались надолго, но Мэри удалось хорошо его рассмотреть. Высокий худощавый юноша за двадцать, с уже редевшими соломенными волосами и в маленьких очках в золотой оправе. Ганс явно был занят, но вел себя вполне приветливо. Гретхен попросила его что-нибудь сыграть. «Он большой молодец, – сказала она. – Ему поручают опробовать пианино перед заказчиками». Но Ганс ответил, что не сейчас, и они ушли. Он очень серьезно относился к работе. Мэри это понравилось.

Спустя неделю Мэри случилось проходить мимо фортепианного магазина, и она решила зайти. Ганс вспомнил ее не сразу, но затем улыбнулся и продемонстрировал пианино, над которым трудился. Она задала несколько вопросов, и он объяснил, какое использует дерево, как формует его и скрепляет. Затем подвел к уже готовому пианино и показал, как оно настроено.

Он говорил очень тихо и время от времени серьезно смотрел на нее через свои очки в золотой оправе. И под конец – возможно, просто стремясь от нее отделаться, – подошел к самому лучшему пианино, сел и заиграл.

Мэри плохо разбиралась в музыке, хотя любила петь. Она слышала игру на пианино в театре и, разумеется, в салуне, но никогда не внимала ничему подобному. Ганс играл сонату Бетховена, и ее заворожила красота и сила музыки. И Ганс ее тоже околдовал. Он был истинным мастером, и руки красивые, но самым поразительным стало его преобразившееся лицо. Она увидела сосредоточенность, абсолютную концентрацию, интеллект – и некоторую отрешенность. До нее дошло, что он, играя, переходил в иной мир. Она ничего не знала об этом мире, но видела, что Ганс переселился туда у нее на глазах, и была очарована. Она и не осознавала, как он прекрасен.

И вдруг ей пришла в голову мысль. В детстве она постоянно слышала слова священников об ангелах и всегда представляла их такими, как на картинах, с безмятежными лицами и неправдоподобными крылышками. Но, видя лицо Ганса, она решила, что нет – вот он, ангел, исполненный красоты и духа, ума и силы!

– Вам нужно зарабатывать игрой, – сказала она, когда он закончил и вернулся с небес на землю.

– О нет, – возразил он с легкой грустью, – вы просто ни разу не слышали настоящих пианистов. – Он добродушно улыбнулся. – Мне пора возвращаться к трудам, Мэри.

Через десять дней она и Гретхен отправились на приятную лодочную прогулку по бухте, к ним присоединился и Ганс. Мэри не знала, была ли идея его или Гретхен, но вел себя очень непринужденно и дружески, так что они отлично провели время.

Вскоре после этого Гретхен вскользь поинтересовалась ее мнением о кузене, и Мэри со смехом ответила: «Я бы пошла за него!» Но тут же пожалела о сказанном, так как Гретхен нахмурилась и потупила взор, и Мэри все поняла. «Какая же я дура, – подумала она, – мечтать о таком без гроша за душой. Умному юноше пристало иметь жену со средствами».

Беда заключалась в том, что все молодые люди, встречавшиеся ей в дальнейшем, казались на его фоне грубыми и неотесанными.

А потом появился тот, которого предложил Шон.

Ей пришлось признать, что с тех пор, как она нанялась к Мастерам, Шон вел себя достойно. Он моментально все разузнал про них – уж будьте покойны. «Но я глубоко впечатлен, Мэри, – сказал он ей. – Тебе здорово повезло». И он держался подальше от их дома. «Ровно столько времени, сколько я буду знать, что ты цела и невредима. Иначе, – добавил он с проникновенной улыбкой, – я перережу ему горло».

Он исправно заботился и об отце. После ухода Мэри Джон О’Доннелл быстро покатился по наклонной. Шон пришел на подмогу, но толку было чуть. Мэри стало так совестно, что она подумывала отказаться от места и попытаться его спасти. Но Шон был неумолим.

– Я много таких повидал, Мэри, – сказал он. – Рядом ты или нет, а он пойдет по той же дорожке.