Нью-Йорк

– Разумеется.

Мастер снова уселся в кресло и пыхнул сигарой.

– У нас работает ваша однофамилица, Мэри О’Доннелл, – сообщил он непринужденно.

– Это распространенная фамилия, – ответил Шон; Мастер сосредоточился на сигаре. – Она моя сестра, – наконец сказал Шон. – Но она не знает, что я здесь. Не одобряет меня.

– Мне кажется, мы хорошо с ней обращаемся.

– Так и есть.

– Она пожаловалась, что ей докучает какой-то тип. Жена велела ему не показываться на глаза.

– Он больше ее не потревожит.

– А вы не хотите, чтобы я сказал Мэри, что познакомился с ее братом?

– Да, не хотелось бы. – Шон обвел взглядом богатые апартаменты.

Мастер наблюдал за ним.

– Знаете, – негромко произнес Мастер, – в вашем Таммани-холле не изобрели ничего нового. Мои предки занимались этим еще до Стайвесанта. Думаю, в городах иначе и не бывало. И не будет, осмелюсь предположить. – Он удовлетворенно кивнул. – Орава новая. Игра старая.

– Значит, мой внук может зажить не хуже вас?

– Возможно. Вы подаете надежды.

– Здорово! – искренне обрадовался Шон, затем ухмыльнулся. – Тогда небось меня похвалит даже сестрица! – Он помолчал. – Вы были очень любезны, сэр. Я этого не забуду. Особенно с учетом огромной разницы между нами.

Мастер неторопливо затянулся сигарой, следя за молодым человеком из-под полуприкрытых век.

– Не так уж она велика, О’Доннелл, – сказал он мягко. – Все дело в везении.

Линкольн

1860 год

Когда Хетти попросила Фрэнка сопровождать ее, тот чуть не отказался. А когда решил пойти, то не ради того, чтобы сделать ей приятное, а в намерении все-таки присмотреться к этому чертову типу Линкольну, коль скоро уж тот объявился в Нью-Йорке.

Фрэнк Мастер впервые услышал об Аврааме Линкольне пару лет назад, когда тот прославился соперничеством на выборах в сенат с кандидатом от демократов Дугласом. Оба провели серию публичных дебатов, которые подробно освещались в газетах, и Мастер прочел все внимательно, так как главным предметом споров Линкольна и Дугласа было рабство. Линкольн не прошел, однако Фрэнку было понятно, что это искусный политик.

Но в дальнейшем Фрэнк не проявлял большого внимания к иллинойскому юристу – вплоть до этого месяца, когда с началом года выборов влиятельная «Чикаго трибьюн» вдруг, изрядно всех удивив, поддержала его кандидатуру на президентский пост. Поэтому, несмотря на тот факт, что Фрэнк не разделял энтузиазма жены, а вечер был февральский, промозглый, он все же отправился с ней на Астор-плейс в Большом зале Куперовского института. Они решили пойти пешком, потому что до места была всего лишь дюжина кварталов по Третьей авеню.

Выйдя из Грамерси-парка, он предложил ей руку, и Хетти приняла. Годами раньше это был естественнейший жест. Бог знает, подумал Фрэнк, сколько миль прошагали они рука об руку на заре их семейной жизни, когда она оставалась той самой молодой женщиной, что согласилась пойти с ним на Кротонский акведук. Но теперь они редко ходили так, и он, посмотрев на нее, задался вопросом: когда началось охлаждение?

Он предположил, что в то время, когда она читала ту дьявольскую книжку. «Хижина дяди Тома» не укрепила его брак, это уж точно. Фрэнка поражало, что предметом его трений с женой могла явиться проблема рабства. Впрочем, подумал он, не так уж это и странно, коль скоро она разделила всю страну. Дело было не только в плюсах и минусах рабовладения: спор вскрыл глубочайшую разницу в философии – различие, с которым он в итоге ничего не смог сделать.

Хетти считала рабство злом, и Фрэнк не возражал. Но по его мнению, все было не так просто. «Мир таков, каков он есть, и не нам его переделывать», – мягко говаривал он.

Проблема не была новой. Вашингтон и Джефферсон, оба рабовладельцы, признали несовместимость рабства с принципами Декларации независимости. Оба надеялись, что рабство постепенно исчезнет, но понимали и то, насколько это будет трудно.

Несколько лет назад Фрэнк и Хетти отправились по Гудзону на курорт в Саратогу. В отеле они познакомились с очаровательной семьей из Виргинии. Семейство владело маленькой плантацией. Фрэнку особенно понравился отец – высокий, элегантный седой джентльмен, любивший посидеть в библиотеке с хорошей книгой. Они скоротали немало часов за приятными беседами, в которых виргинец весьма откровенно высказывался о рабстве.