Нью-Йорк

– Да неужели? Нашу ассамблею лишили всякой власти. – Старый Элиот немного подумал. – Или вы говорите о доктрине виртуального представительства? – Последние слова он произнес с несказанным презрением.

Джон Мастер знал, что кое-кто в Лондоне, поскольку британский парламент имел в колониях свои интересы, требовал виртуального представительства для колонистов, не имевших фактического права голоса в британском законотворчестве. Он мог лишь гадать, насколько смехотворной казалась эта идея бостонскому юристу.

– Я не имею в виду эту дурацкую доктрину, – заявил он. – Но голос наш, по крайней мере, в Лондоне слышен. Разве достигнуть взаимопонимания с королевскими министрами не лучше, чем просто их провоцировать?

Какое-то время бостонец молчал, и Джон уже начал думать: не отстоял ли он свое мнение? Но не тут-то было.

– Наша первая встреча, – сказал наконец адвокат, ясно показывая, что это воспоминание ему неприятно, – состоялась во время суда над Зенгером.

– Я помню Зенгера.

– Это было делом принципа.

– Совершенно верно.

– Вот то-то и оно. – Элиот Мастер начал поворачиваться, готовый уйти.

– Может, заглянете к нам перед отъездом? – предложил Джон. – Жена будет…

Но Элиот уже тронулся с места.

– Вряд ли, – ответил он.

Филадельфийский конгресс незамедлительно приступил к работе. Но если Джон Мастер ожидал благоразумного компромисса, то его постигло горькое разочарование.

– Они рехнулись! – вскричал он, услышав о принятом решении. – Бостон вооружается против родной страны? Куда подевались умеренность и здравомыслие? – Когда же те, кто поддерживал конгресс, назвали себя патриотами, он спросил: – Какие же вы патриоты, если предали родину и короля?

Одновременно он начал сознательно называть себя другим подхваченным словом.

– Раз они патриоты, – заявил он, – то я лоялист.

Но он пошел против течения. Приличные люди вроде Бикмана и Рузвельта переходили на сторону патриотов. Переметнулся даже благоразумный Джон Джей, всегда заявлявший о праве граждан управлять своим государством.

Ассамблея слабела день ото дня. «Сыны свободы» торжествовали. Мелкие ремесленники объединились в Комитет мастеровых. Джон Мастер слышал, что в него вошел Чарли Уайт. Теперь же они вместе с «Сынами свободы» уведомили ассамблею: «Мы постараемся, чтобы Нью-Йорк подчинился решениям конгресса, а не вам».

– Неужели вы и правда хотите променять парламент – бестолковый, конечно, – на незаконный конгресс и тиранию толпы? – спросил Мастер у Джона Джея. – Такие, как Чарли Уайт, не могут управлять городом!

Имелось и другое, очевидное соображение. Если колонии взбунтуются, то Лондону придется отреагировать. Силой.

Шагая однажды по Бродвею к церкви Троицы, Джон Мастер увидел знакомого священника. Этот ученый джентльмен преподавал в Королевском колледже. На прошлой неделе сие духовное лицо опубликовало жесткую, но разумную лоялистскую программу, которую Джон нашел восхитительной, а потому подошел с выражением благодарности. Священник, будучи крайне доволен, взял Джона под руку со словами:

– Вам тоже придется сыграть свою роль…

– Какую же?

– Вождя, Мастер, вождя. Вы уважаемый человек. Пусть Джей и ему подобные катятся к свиньям. Если за дело не возьмутся такие, как вы, солидные люди – то кто еще?

– Но я никогда не занимал общественной должности, если не считать приходского управления, – возразил Джон.

– Тем лучше! Можете выдвинуться как честный человек, движимый исключительно чувством долга. Скажите-ка, сколько крупных торговцев вы считаете лояльными?

– Думаю, половину.

– А из тех, кто помельче, да ремесленников поприличнее?

– Это уже труднее сказать. Меньше половины, но многих можно переубедить.

– Именно! Им нужно на кого-то опереться. И вы подходите, если вам хватит отваги. – Видя колебания Мастера, он пылко продолжил: – В верховьях реки и на Лонг-Айленде есть фермеры, которые непременно за вами пойдут. И большинство жителей Куинса, насколько я знаю, тоже лоялисты. Можно вернуть на путь истинный даже бедноту! Не все еще потеряно. Заклинаю вас, Мастер: сверьтесь с совестью и исполните долг!

Мастер вернулся домой отчасти польщенный, но в сомнениях. Он обсудил эту встречу с Мерси.

– Делай то, что велит тебе совесть, – сказала она. – А я буду рядом.

Он думал с неделю. Потом принялся за дело. Он начал приглашать в дом не только купцов, но и всех честных торговцев и ремесленников, кого считал возможным вернуть к порядку. Воспользовавшись Бруклинским паромом, он посетил солидных голландских фермеров, которые не терпели радикалов. Он даже, проявив немалую храбрость, навестил городские таверны и побеседовал с рабочими и матросами. Однажды он приметил невдалеке Чарли Уайта. Чарли смотрел на него с отвращением, но не вмешивался.

И может быть, в силу занятости этими делами Джон не сразу толком заметил, что жена начала уставать.