Нью-Йоркские Чайки

         – Оке-эй! Сегодня в девять! – Стелла внезапно обхватила его голову и, прижав к себе, поцеловала в волосы. Она-то думала, что съемки закончены, что это баловство Осипу надоело. Нет же! Съемка продолжается! Три, два, один, action!..

         Ни слова не говоря, быстро пошла прочь. Случайно или нет, нагнала Тоню, которая шла вдоль кромки воды, уже не глядя больше на мужа после стольких попыток отвлечь его от этой пляжной красотки. Поравнявшись с ней, Стелла начала вдруг размахивать руками, видимо, что-то говорила Тоне, но до Осипа не долетало ни звука из их разговора.

         Он смотрел вслед двум этим женщинам, невольно стал сравнивать их фигуры, походки, прически. Он чувствовал, как сильно и часто начинает биться его сердце, когда его взгляд скользит по Стелле. ...Она шла походкой профессиональной стриптизерши манхэттенских стриптиз-клубов, где ее лапали тысячи потных, липких мужских рук, где в полумраке грохочущих залов она вертелась и елозила, голая, на мужских коленях, исполняя лэп-дэнс, уходила с мужчинами в «приватную комнату с шампанским»... Осип ни на миг не сомневался в том, что вся она, до последней нитки, соткана из фальши, фальши и притворства.     

         Но Тоня, его Тоня, строгая и чистая, рядом с этой насквозь лживой стриптизершей казалась ему сейчас блеклой, безликой. Даже Тонина шея, ее лебяжья шея, всегда придающая ее стану гибкость и необычайную нежность, виделась сейчас длинной и кривой, как вопросительный знак. Он даже представил, как к старости эта шея согнется под тяжестью прожитых лет, с хроническим остеопорозом и защемлением шейных позвонков...

         Его пальцы непроизвольно зашевелились, словно искали кнопку фотоаппарата. Почему-то ему захотелось увековечить эту сцену – две грации на берегу.   

         «Э-э... Все это чепуха! Побалуюсь со Стеллой еще немного, а потом – за работу. Не забыть позвонить продюсеру, поговорить с ним о новом фильме». Он побежал в набегающие волны, и когда вода достигла груди, нырнул.

ххх

         Крабов хорошо ловить с раннего утра, когда они голодны, прожорливы, а потому чрезвычайно активны. Да вот беда, с утра – отлив, поэтому гряда камней, под которыми обычно шныряют черные и серые в крапинку крабы, вся на суше. Внизу валуны покрыты мелкими ракушками. Сейчас, подсохнув на солнце, они издают тухловатый запах. 

         Но постепенно, в силу каких-то неизменных природных явлений, сложного взаимодействия Солнца и Луны с океаном, Великий океан возвращает земле свои холодные воды. И вот уже волны, подбираясь все ближе, подрывают песчаные замки и башни, рушат крепостные валы. Предусмотрительные мамаши оттаскивают подальше от подступающей воды свои подстилки; спасатели на вышках уже реже болтают между собой, чаще свистят и машут руками заплывающим слишком далеко. А к темным валунам тянутся отважные ловцы крабов...       

         Арсюша, разумеется, среди них. С ними – и Томас. Том учится с Арсюшей в одной школе, в параллельном классе, но живет он здесь, в Sea Gate. В школе они приятелями не были, но здесь, в Sea Gate, сошлись поближе. Том может долго и быстро бегать, умеет нырять и прыгать с песчаного обрыва. И, надо сказать, Арсюша чувствует это превосходство Томаса, завидует ему и хочет быть таким же смелым и ловким. Единственное, что Арсения немного смущает – вспышки злости и та жестокость, с какой Том порой душит мальков и отрывает крабам клешни. А если Тому что-то не нравится, он может страшно рассердиться и полезть в драку.

         «У Томаса нет отца, поэтому он такой неуправляемый, по сути, несчастный ребенок», – эту фразу Арсений как-то услышал в разговоре своих родителей, и потом над ней размышлял, пытаясь найти связь между «несчастным ребенком» и «нет отца». Связи никакой, надо сказать, не обнаружил: у Томаса-несчастного игрушек гораздо больше, чем у Арсюши, и мама ему разрешает очень многое. Интересно, подглядывает ли Томас за своей мамой, когда она принимает душ?..     

         Иногда к их команде краболовов присоединяется и Мойше – миссис Эстер и мистер Джеффри стали разрешать Мойше ходить на пляж с соседями. Мойше даже у воды не снимает свою ермолку, еще и одет в спортивные, до колен, рейтузы и футболку. Мама объяснила, что Бог так велит иудеям. Строгий, однако, Мойшин Бог, еще строже Бога в церкви. 

         Если уж речь о Богах, то и Бог в церкви тоже не отличается мягкостью. Иначе, почему Арсюша по воскресеньям должен там томиться все утро под заунывное пение совершенно непонятных слов: «отчинаш, всинебесих, всится имя твое...»? Да еще и под частые мамины одергивания и замечания: «Ты что, не можешь постоять спокойно пять минут?!» Пять минут! Как понять, что такое пять минут?! Это когда наступит вечер, и тебя погонят спать? Э-эх, просто беда с этими Богами. Арсюша искренне сочувствует Мойше, если из-за Бога тот должен ходить по пляжу одетый.            Еще Мойше – «несчастный», это тоже сказано о Мойше мамой в разговоре с отцом. Правда, почему такие совершенно разные – Томас и Мойше – одинаково «несчастные», непонятно.