Нюансеры

…На время генеральных репетиций и спектакля к зрительному залу следует приставить одного или двух лакеев, на обязанности которых возложить:

а) наблюдение за тем, чтобы во время репетиций не вносились чайные или закусочные столы;

б) наблюдение за тем, чтобы в зрительный зал, кроме исполнителей, никто не входил без билетов;

в) наблюдение за тем, чтобы после начала действия двери зала запирались на ключ до окончания акта;

г) наблюдение за тем, чтобы перед каждым актом по окончании музыки двери в зрительный зал у сцены запирались на ключ. Таким образом, публика будет входить во время действия через задние двери;

д) к началу репетиций расставить в зрительном зале пять рядов стульев и осветить зал несколькими лампочками…

Три дороги, думал Алексеев.

Три коня.

Три мучителя: дело, театр, семья.

Каждый требует – молча или вслух! – чтобы я всю жизнь посвятил именно ему. Да, я готов отказаться от театра в пользу семьи. Я кричу это городу и миру. Мне достаточно, чтобы жена объявила во всеуслышанье, что признаёт величие моей жертвы, и voi la[59]

, с театром покончено.

И что же?

Неужели я не понимаю, чем дело кончится?!

Величие величием, жертва жертвой, а дело в итоге сожрет семью с потрохами, с косточками, схрумкает, как сожрало семьи отца и деда, переварит и опорожнится в отхожем месте. Бездарный паяц, я играю роль за ролью: любящий муж, примерный семьянин, успешный промышленник, продолжатель фамильного дела, талантливый актер, любимец публики и коллег. Это слишком, столько ролей мне не сыграть, надорвусь.

Труд? Мучение.

Ветеринарная площадь осталась за спиной. Впереди ждали три – опять три?! – перекрестка. Улица Мироносицкая, именем своим обязанная церкви Жён-Мироносиц, Чернышовская, названная в честь жившего здесь титулярного советника Чернышева[60], и наконец Епархиальная, ещё пять лет назад Кладбищенская.

Все нюансы имели значение.

Предатель, думал Алексеев. Иуда Искариот. Всю жизнь я предаю одно в угоду другому. Предал театр, уехал в Европу за новыми машинами. Вернулся, предал отца, ринулся подменять заболевшего Южина, даже не заехав домой. Предал жену, отослал её в Андреевку, подальше от себя, вечно занятого гения. Предал любовь, требуя от жены признания своих великих жертв в её имя. Мне не хватает сил, решимости, чувства, меня хватает лишь на предательство. Предал актрису Медведеву, цитируя её обидные замечания жене. Предал Дуняшу, откупился тёплым местом и фамилией, которую мой отец – даже не я! – подарил своему внуку.

Вот и сейчас – завтра я уеду из города. Убийца? Убитый? Месть Заикиной? Нюансеры? Правда, ложь?! Горите в аду, я здесь ни при чём! Не хочу, не стану, не буду…

…приготовленные к спектаклю декорации и бутафорские вещи на простых репетициях не обязательны. Сцена обставляется лишь приблизительно имеющимися под руками декорацией, мебелью, бутафорией. На время репетиций к сцене должны быть приставлены несколько рабочих для перестановки. Сцена должна быть приготовлена к назначенному для репетиции часу; к этому же времени мастера должны быть непременно на своих местах…

Предгенеральные репетиции должны происходить по вечерам от семи до двух часов ночи; без грима и костюмов, но с полной обстановкой и освещением…

– Не верю!

3

«Вы позволите вас проводить?»

А случилось так.

Если бы не зонтик, Клёст наверняка прошёл бы мимо, и Михаил Суходольский с Оленькой Вознесенской навсегда потеряли друг друга из вида, не встретившись даже взглядами. Молодая женщина в платье из муслина оливкового цвета выгуливала в Летнем саду ребёнка – трехлетнего карапуза в непременной матроске. Няня или гувернантка, каких двенадцать на дюжину. Лицо? Фигура? Природное обаяние? Нет, ничто не привлекло тогда Мишиного внимания.

Ах, если бы не зонтик!