Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

Ее любезность и приветливость не знали границ. Ласки и комплименты не прекращались весь вечер. Она говорила матери, а заодно и дочери, что не видела девушки прелестней Этель. Отныне, встречая на прогулке детей леди Анны, она бежала к ним и прямо душила их поцелуями, на удивленье своим адъютантам — капитану Шуллеру и графу Понтеру, не знавшим за ней такой слабости к детям. Ну что за лилии и розанчики! Какие восхитительные малютки! Какая чудесная компания для ее Антуанетты!.. А это ваша гувернантка мисс Куигли? Позвольте вам представить, мадемуазель, вашу соотечественницу мисс О'Грэди. Надеюсь, наши дети будут всегда вместе. — А гувернантка из ирландских протестантов хмуро глядела на гувернантку из ирландских католиков: их разделяли воды Война.

Маленькая Антуанетта, эта одинокая крошка, рада была друзьям.

— Мама целует меня только на променаде, — рассказывало им бесхитростное дитя. — Дома она меня никогда не целует.

Однажды, когда лорд Кью играл с детьми вместе с Клайврм и Флораком, Антуанетта спросила его:

— Почему вы больше к нам не приходите, мосье де Кью? И почему мама говорит, что вы lache? [153]

Она сказала это вчера тем мосье. А почему про вас, кузен, она говорит, что вы обыкновенный бездельник? Вы ведь всегда так добры ко мне, и я люблю вас больше всех тех мосье. Ma tante Florac a ete bonne por moi a Paris assi. Ah, q'elle a ete bonne! [154]

— C'est qe les anges aiment bien les petits cherbins [155], а матушка моя ангел, понимаешь?! — воскликнул Флорак, целуя малютку.

— Но ведь ваша матушка жива, — сказала маленькая Антуанетта, — отчего же вы плачете, кузен? — Все трое свидетелей были растроганы этой сценой.

Леди Анна Ньюком принимала все ласки и комплименты ее светлости с холодностью, примечательной для столь доброй и любезной дамы. А Этель инстинктивно чувствовала в этой женщине что-то дурное и сторонилась ее надменно и сдержанно. Француженка, разумеется, не могла простить такого обращения, однако не умеряла своих улыбок, комплиментов, ласк и изъявлений восторга. Ее светлость присутствовала при обмороке Клары Пуллярд; обрушив на бедняжку целый поток нежностей и утешений, а также гору шалей и флакончиков с нюхательной солью, она даже вызвалась проводить ее домой. Она несколько раз посылала справиться о состоянии cette pavre petite [156]. A как же она поносила этих англичан за их ханжество! Представьте на миг, как она и весь ее кружок сумерничают в тот вечер за чайным столом: мадам де Крюшон и мадам фон Шлангенбад и их покорные усатые рыцари — барон Понтер, граф Шпаго, маркиз Яго, принц Якимо и почтенный капитан Шуллер. Сидят эти вурдалаки при луне всем синклитом и грызут чье-то доброе имя — только и слышатся смешки, ядовитые шуточки да лязг зубов. Как они рвут на части чьи-то нежные косточки и смакуют лакомые кусочки!

— Поверьте, мой маленький Кью, здешний воздух вам вреден. Даже просто опасен. Придумайте какое-нибудь неотложное дело в Англии. Ну, скажем, сгорел ваш замок или сбежал управляющий, и его надо поймать. Partez, mon petit Kio, partez [157]

, не то быть беде, — предостерегал молодого лорда один из его друзей.

Глава XXXII

Сватовство Барнса

Еще до приезда Барнса, Этель делала не одну попытку сблизиться со своей будущей невесткой: она гуляла с леди Кларой, каталась с ней верхом, беседовала и возвращалась домой не слишком восхищенная умом этой девицы. Мы ведь уже говорили, что мисс Этель расположена была скорей нападать на женщин, чем восхищаться ими, и несколько строго судила знакомых ей светских особ одного с ней пола и возраста. Впоследствии думы и заботы умерили ее гордыню, и она научилась снисходительней смотреть на людей; но в те поры и чуть попозже она не терпела людей пошлых и даже не трудилась скрывать своего к ним пренебрежения. Леди Клара очень боялась будущей золовки. Ее робкие мыслишки, готовые вырваться на простор и резвиться, грациозно играя, и доверчиво бежать на веселый призыв Джека Белсайза, и брать корки из его рук, шарахались прочь при виде Этель, этой суровой нимфы с ясными глазами, забивались в самую чащу и прятались в тени. Кому не случалось наблюдать, как две простодушные девицы или, скажем, двое влюбленных, открывая друг другу свои сердца, смеются своим незатейливым шуткам и болтают, болтают без умолку, пока вдруг не появится маменька со строгим лицом или гувернантка с извечными нотациями, и вот беседа тут же смолкает, смех замирает, и невинные пташки перестают щебетать. Робкая от природы, леди Клара испытывала перед Этель тот же почтительный страх, что и перед папенькой и маменькой, тогда как вторая сестра, вострушка лет семнадцати, сорвиголова с мальчишескими замашками, нисколько не боялась мисс Ньюком и пользовалась у нее куда большей симпатией.