Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

Состоявшийся накануне вечер был одним из многих развлечений, которые устраивал от себя для приезжих содержатель баденского игорного дома, и теперь ожидалось другое еще более роскошное увеселение; бедный Клайв, не будь он сейчас в далекой Швейцарии, тоже принял бы в нем участие. Последний бал сезона давали холостяки. Человек двенадцать, если не больше, собрали между собой деньги, причем подписной лист, как всегда — шла ли речь о благотворительности или о развлечениях — открывала собой фамилия лорда Кью. Пригласили англичан, русских, испанцев, итальянцев, поляков, пруссаков и иудеев, — всю разношерстную публику Баден-Бадена, а также офицеров герцога Баденского. В ресторане был заказан ужин для всех желающих. Танцзал сиял добавочными огнями и весь павильон был убран гирляндами из бумажных цветов. Здесь было множество людей, никак не связанных с нашей повестью, и немногие лица, игравшие в ней, кто меньшую, кто большую роль. Мадам Д'Иври явилась в изумительном туалете, затмившем даже тот, в котором щеголяла мисс Этель на прошлом балу. Если герцогиня хотела уничтожить мисс Ньюком великолепием своего наряда, то она жестоко просчиталась. Девушка приехала на бал в простеньком белом платье, вернувшись в тот вечер, по словам мадам Д'Иври, к роли инженю.

За короткий срок, на который тот или иной джентльмен удостаивался благосклонности Марии Стюарт, эта странствующая монархиня успевала провести его через все перипетии подлинной страсти. На ярмарке, где времени в обрез, а развлечений в избытке и у входа толпятся другие зрители (ведь и им надо до полудня посмотреть представление), балаганщик покажет вам за каких-нибудь четверть часа трагедию, фарс и пантомиму. Точно так же и герцогиня разыгрывала со своими платоническими воздыхателями весь дивертисмент — трагедию ревности, пантомиму восторгов и фарс разлуки. Здесь были записочки и ответы на них, намеки на злой рок, на беспощадного деспота, который какими-то тайными путями приобрел над герцогиней бесовскую власть; здесь были сетования на то, что мы не встретились раньше, и — ах, зачем меня взяли из монастыря и принесли в жертву его светлости!.. Здесь был игривый обмен фантазиями и стихами, милые капризы, сладкие примиренья и, наконец, — зевота и расставание. Адольф уходил, но появлялся Альфонс. Новая публика ждет; и вот для нее тоже звенит звонок, играет музыка, поднимается занавес и все начинается снова — трагедия, комедия, фарс.

Гринвичские комедианты, исполнители балаганных пьес, производят куда больше шума, чем профессиональные трагики; если им надо представить злодея, выразить любовный пыл или застращать недруга, они так топочут ногами, рычат, потрясают кулаками и размахивают саблями, что каждый зритель за свой грош сполна получает удовольствие. Герцогиня Д'Иври тоже, быть может, чуточку переигрывала, стремясь поскорее потрясти зрителя и кликнуть нового. Подобно всем настоящим актрисам, она отдавалась роли душой и телом и становилась той, кого играла. Она была Федрой, и если в начале пьесы исходила нежностью к Ипполиту, то во втором действии ненавидела его всем сердцем. Она была Медеей, и если Язон изменял ей, то горе было Креузе! Вероятно, бедный лорд Кью сыграл некогда в спектакле мадам Д'Иври Ипполита, что само по себе едва ли простительно; когда же он появился в Баден-Бадене женихом одной из прелестнейших девушек в Европе, а его бабушка оскорбила герцогиню, та, как легко понять, обезумела от ярости и готова была мстить клинком и ядом.