Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

Помимо собственного горячо любимого сына, у нашего добряка полковника оказалось еще по меньшей мере два десятка подопечных, на которых распространялась его родительская забота. Он разъезжал в почтовой карете из одной школы в другую, — то к мальчикам кавалериста Джека Брауна, то к девочкам миссис Смит, чей муж был гражданским чиновником, то к сиротке бедного Тома Хикса: с тех пор как холера унесла Тома и его жену, малыш остался совсем один на свете. На корабле, везшем Ньюкома из Калькутты в Англию, вместе с ним плыло с десяток девочек и мальчиков, и, хотя сердце его рвалось в школу Серых Монахов, он, прежде чем встретиться с сыном, развез кое-кого из них родным и близким. А тех, кто находился в школах, он навестил и щедро наделил деньгами. Огромные карманы его широких белых брюк всегда были набиты золотом и серебром, и он, если только не теребил усы, то и дело запускал туда руку и позвякивал монетками. Глядя, как он одаривает детишек, трудно было не пожалеть, что ты уже вышел из детского возраста. Посетив заведение мисс Пинкертон в Чизике или расположенную по соседству школу доктора Рэмшорна, повидав там маленького Тома Девиса или маленькую Фанни Холмс, добряк ехал домой и незамедлительно садился писать подробные письма в Дндию к их родителям, которые радовались этим посланиям не меньше, чем их дети его ласке и подаркам. Каждая торговка яблоками и апельсинами (в особенности, если при ней, помимо товара, был еще и младенец), каждый юный метельщик на пути от гостиницы "Нирот" до Восточного клуба знали его и черпали от его щедрот. Его братья с Треднидл-стрит только глаза раскрывали при виде чеков, которые он подписывал.

Одна из маленьких подопечных добряка Ньюкома, к счастью, жила близ Портсмута, и когда честный полковник доставил мисс Фиппс в Саутгемптон, к ее бабушке, жене адмирала Фиппса, девочка с громкими рыданьями вцепилась в своего провожатого, так что ее с трудом от него оттащили. Она утешилась в своей потере лишь после того, как незамужние тетки угостили ее земляникой, которую маленькая индианка пробовала впервые в жизни. Юный Кокс, сын Тома Кокса из пехоты, среди ночи был увезен из гостиницы в почтовой карете. Он проснулся, ничего не понимая, когда лошади мчали их по живописным зеленым дорогам Бромли. Наш добряк доставил мальчика к его дяде, доктору Коксу на Блумсбери-сквер, и лишь после этого сам устроился на жительство, а потом поспешил туда, куда так властно звало его сердце.

Из Портсмута он дал знать о своем приезде братьям и в двух словах уведомил о том же сына. Письмо было вручено Клайву вместе с чашкой чая и булочкой — одной из восьмидесяти чашек чая и булочек, поданных в этот день питомцам Серых Монахов. Как, наверно, просияло лицо мальчика, как заблестели его глаза, когда он узнал, что за новость содержится в письме! Когда преподобный мистер Попкинсон, директор, вошел в столовую и с добродушным видом сказал: "Ньюком, вас просят", — он уже знал, кто пришел. Он ничего не ответил этому дылде Ходжу, известному забияке, который заорал: "Черт тебя побери, Ньюком! Ты чего пролил мне чай на новые брюки? Ты у меня получишь!" — и опрометью кинулся в комнату, где ждал его посетитель. И тут мы, с вашего позволения, закроем дверь за полковником и его сыном.

Даже не будь Клайв таким красивым и изящным, что ни с кем не сравнить ни в школе, ни в целой Англии, любящий отец и тогда был бы доволен им и наделил бы его множеством воображаемых достоинств. Но Клайв действительно обликом и манерами оправдывал лучшие надежды Ньюкома, и я хочу верить, что художник, которому предстоит иллюстрировать этот роман, сумеет нарисовать его должным образом. Да и сам мистер Клайв — пусть это помнит художник — будет не слишком доволен, если не уделят должного внимания его лицу и фигуре. У Клайва нет еще тех пышных усов и баков, с которыми он сам позднее изображал себя на портрете, однако весь он — воплощенное здоровье, сила, живость и доброта. У него высокий лоб, затененный копной русых кудрей; его цвету лица позавидовала бы любая красавица; рот его, кажется, создан для смеха, а голубые глаза так и светятся умом, чистосердечием и добродушием. Удивительно ли, что довольный отец не может глаз от него отвести. Словом, он как раз такой юноша, каким полагается быть герою романа.