Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

Крепкий портер, "Клушица и ворон", гренки с сыром, "Рыцарь красного креста", горячий пунш (темный и крепкий), "Рожь цветет" (теперь рожь больше не цветет!) — словом, песни и стаканы шли вкруговую, и песни по желанию повторялись, а стаканы наполнялись вновь. Случилось так, что в тот вечер в "Пещере" было мало посетителей, и мы, в тесном кругу, дружно предавались веселью. Песни пелись по большей части чувствительные — они были тогда особенно в моде.

Тут в "Пещеру" вошел незнакомый господин с длинными черными усами на худом загорелом лице и в сюртуке свободного покроя. Если он и бывал здесь прежде, то, по-видимому, очень давно. Он указывал своему юному спутнику на произошедшие здесь перемены, а потом, спросив хереса с водой, сел и принялся восторженно слушать музыку, покручивая усы.

А юноша едва заметил меня, как вскочил из-за стола и с распростертыми объятиями кинулся ко мне через всю комнату.

— Вы меня не узнаете? — спросил он, краснея.

Это был маленький Ньюком, мой школьный товарищ; я не видел его шесть лет. Он успел превратиться в красивого высокого юношу, но глаза у него были все такие же ясные и голубые, как у того мальчугана, которого я звал когда-то. — Каким ветром тебя сюда занесло? — спросил я.

Он засмеялся в ответ, и глаза его лукаво блеснули.

— Отец (ведь это мой отец!) непременно хотел прийти сюда. Он только что из Индии. Он говорит, что сюда ходили все остроумцы — мистер Шеридан, капитан Моррис, полковник Хэнгер, профессор Порсон. Я объяснил ему, кто ты и как ты опекал меня, когда я малышом появился в Смитфилде. Сейчас меня оттуда взяли — мне наняли частного учителя. А какая у меня чудесная лошадка, ты бы знал! Да, это не то, что сидеть в старом Смиффли!

Тут усатый господин, отец Ньюкома, не перестававший покручивать усы, поманил за собой лакея со стаканом хереса на подносе и подошел с другого конца комнаты к нашему столу; он любезно и с таким достоинством снял шляпу, что даже Хоскинс вынужден был ответить на его поклон, куплетисты зашептались, поглядывая друг на друга поверх пуншевых кружек, а маленький Нэдеб, прославленный импровизатор — он тоже только что появился в "Пещере" — принялся передразнивать гостя, покручивая воображаемые усы и презабавно обмахиваясь носовым платком, но Хоскинс одним суровым взглядом живо пресек эту недостойную забаву и пригласил вновь прибывших воспользоваться присутствием лакея и заказать что нужно, пока мистер Гаркни не затянул песню.

Ньюком-старший подошел и протянул мне руку. Признаться, я при этом слегка покраснел, ибо мысленно сравнивал его с бесподобным Харлеем в "Критике" и уже окрестил "Доном Фероло Ускирандосом".

Говорил он удивительно мягким, приятным голосом и с такой задушевностью и простотой, что вся моя насмешливость мигом испарилась, уступив место более уважительным и дружественным чувствам. Молодость, сами знаете, ценит доброту; только искушенный в жизни человек сегодня ценит ее, а завтра нет — смотря по обстоятельствам.

— Я слышал, что вы были очень добры к моему мальчику, сэр, — сказал Ньюком-старший. — Каждый, кто ему друг, друг и мне. Позвольте мне сесть с вами? Не откажитесь попробовать моих сигар.

Не прошло и минуты, как мы стали друзьями: юный Ньюком пристроился возле меня, его отец — напротив, и, едва обменявшись с ним несколькими словами, я представил ему трех моих товарищей.

— Вы, джентльмены, наверно, ходите сюда послушать известных остроумцев? — осведомился полковник Ньюком. — Есть здесь сегодня кто-нибудь из знаменитостей? Я не был на родине тридцать пять лет и теперь хотел бы увидеть все, что достойно внимания.

Кинг из колледжа Тела Христова — неисправимый шутник — уже собрался было нагородить всяких небылиц и указать ему среди присутствующих с полдюжины выдающихся личностей, как-то Роджерса, Хука, Латтрела и прочих, однако я толкнул его под столом ногой и заставил прикусить язык.

— "Maxima debetr peris" [4], - произнес Джонс (он был большой добряк и позднее стал священником) и тут же на обороте своей визитной карточки написал Хоскинсу записку, в которой обращал его внимание на то, что в таверне находится мальчик и его столь же наивный родитель, и посему песни нынче надо петь с выбором.

Его послушались. Даже если бы к нам пожаловал целый пансион благородных девиц, ничто бы не оскорбило их нежные чувства, кроме разве сигарного дыма и запаха горячего пунша. Так бы тому всегда и быть. И если у нас существуют нынче "Музыкальные пещеры", ручаюсь, что интересы их владельцев нисколько не пострадали бы, держи они своих певцов в рамках приличия. Самые отъявленные мошенники любят хорошую песню — она смягчает их души; любят ее и честные люди. Право, стоило заплатить гинею, чтобы взглянуть на добряка-полковника — в такое восхищение он пришел от музыки. Он был в полном восторге и совсем позабыл о знаменитостях, которых надеялся здесь увидеть.