Нюрнбергский процесс, сборник документов (Приложения)

Лангхельд. — Да. Я знал, что нет преступлений и нет дел, но замечание майора воспринял, как приказ создать их; если нет, то выдумать. Я приказал привести ко мне одного из самых истощенных пленных, думая, что от него мне удастся легче получить нужные показания.

Прокурор. — То есть вымышленные?

Лангхельд. — Да, разумеется, вымышленные, спровоцированные. Когда ко мне привели пленного, я спросил, известно ли ему, кто в лагере собирается совершить побег, и пообещал при этом улучшить его питание. Пленный отказался назвать мне какие бы то ни было фамилии, сказав, что он о таких случаях не знает. Но так как я всё-таки должен был выполнить приказ майора, то приказал бросить пленного на землю и избивал его палками, пока он не лишился сознания. Затем я составил протокол, пинками поднял потерявшего сознание пленного и попытался заставить его подписать протокол. Он снова отказался.

Прокурор. — Кто же всё-таки подписал протокол?

Лангхельд.

— Переводчик.

Прокурор. — Следовательно, этот протокол был подложный?

Лангхельд. — Да.

Прокурор. — Что же в нем было записано?

Лангхельд. — Мы написали, что двадцать военнопленных якобы собираются совершить  побег. Фамилии назвали совершенно произвольно. Я просто выбрал их из лагерного списка. На следующий день протокол доложили майору, и он распорядился всех расстрелять. Это распоряжение было выполнено.

Прокурор

. — Таким образом были расстреляны ни в чем неповинные люди?

Лангхельд. — Да.

Из дальнейших показаний подсудимого выясняется, что подобная практика у Лангхельда и других немецких офицеров была системой. Подсудимый показывает о втором таком же случае. На этот раз его жертвой были шесть ни в чем неповинных украинских женщин. Это были крестьянки ближайших деревень. Они приходили в лагерь искать своих родственников. Желая отличиться перед начальством, Лангхельд решил добиться от этих женщин показаний в том, что они якобы помогали установить связь между партизанами и находящимися в лагере военнопленными. С этой целью были арестованы шесть женщин, из них одна с пятилетним ребенком. От них добивались вымышленных показаний теми же методами: раздевали, бросали на скамью, били палками и шомполами. Но никакие мучения и пытки не могли вынудить у советских женщин ложных признаний. Они падали без сознания, но не сказали ни слова.

— Как вела себя женщина, у которой был ребенок, — спрашивает прокурор, — и как вел себя ребенок?

Лангхельд. — Ребенок сначала цеплялся за мать, плакал, а затем отполз в угол и забился там в страшном испуге.

На следующий день Лангхельд написал служебную записку в местную комендатуру, указав, что якобы им вскрыты пять случаев связи партизан с военнопленными. Местная комендатура увезла пятерых женщин и, как выяснилось впоследствии, расстреляла.

Прокурор. — Но ведь женщин было шесть. Что же стало с шестой?

Лангхельд бесстрастным тоном показывает, что шестая в ту же ночь умерла от побоев, и поэтому для него не было смысла включать ее в служебную записку. Этой шестой и была женщина с пятилетним ребенком.

На вопрос прокурора, что же стало с ребенком, Лангхельд отвечает: он цеплялся за мертвую, мать, громко кричал. Ефрейтору, который пришел, чтобы вытащить труп женщины из помещения, это надоело, и он застрелил ребенка.

Ропот возмущения пробегает по залу. Подлые детоубийцы! Они ответят за свои чудовищные злодеяния.

Допрос продолжается.

Прокурор спрашивает подсудимого, являлись ли подобные случаи единичными или они были системой в германской армии.

— Это имело место всюду, было системой, — отвечает Лангхельд.

Он далее указывает, что эту систему утверждали и поощряли приказы и распоряжения германского правительства и командования германский армии. На вопрос прокурора — значит можно считать установленным, что приказы о массовом уничтожении ни в чем неповинных советских людей исходили от германского правительства, Лангхельд отвечает твердо и четко: — Да. Он приводит факт, когда по его распоряжению в Дарницком лагере были расстреляны десять ни в чем неповинных офицеров Красной Армии, чтобы «предупредить побеги».

— Эта моя инициатива, — добавляет он, — была полностью одобрена командованием.

Лангхельд признает, что он не только знал о существовании так называемого «газового автомобиля» — специально оборудованной автомашины для удушения советских людей окисью углерода, но и видел лично эту машину, наблюдал, как производится в нее погрузка советских граждан.