Но все его мероприятия преследовали внутриполитические цели. Они не должны были иметь ничего общего с внешнеполитическими целями, связанными с агрессивными войнами, и во всяком случае ничего общего с преступлениями против мира или военными преступлениями; а такая зависимость согласно статье 6 Устава необходима для осуждения, как об этом говорили в своих выступлениях обвинители.
Когда Фрик позднее увидел, что политика направляется по такому руслу, которого он не мог одобрить, он пытался использовать свое влияние для того, чтобы изменить эту линию политики, но со временем должен был все больше убеждаться в том, что Гитлер не намеревался выслушивать его жалобы и возражения. Наоборот, он понял, что жалобы подрывали доверие к нему Гитлера, который гораздо охотнее выслушивал советы своих единомышленников, например Гиммлера и ему подобных. В конце концов с 1937 года Гитлер больше не стал принимать Фрика, если последний приходил с жалобами.
Затем Фрик отказался от таких безнадежных попыток добиться какого-либо изменения положения. Его отставка также не принесла бы с собой никаких изменений, если прошение об отставке, которое он неоднократно подавал, было бы удовлетворено. Этот момент достаточно ясно освещен в процессе представления доказательств. Таким образом, вся трагедия заключается в том, что он оказался запуганным в систему, первоначальные шаги которой он с восторгом приветствовал и развитие которой представлял себе совершенно иначе.
Для оценки личности и действий подсудимого мне кажется важным то обстоятельство, что в процессе представления доказательств, длившегося в течение месяцев, не было приведено ни одного доказательства, свидетельствующего о личном участии подсудимого в совершении каких-либо преступлений...
На какие только обманы и уловки пропаганды ни пускался Гитлер! Ими были обмануты многие — те, кто был увлечен гитлеровской силой внушения и кто в свое время не понял, что подчинялся преступной воле и что Гитлер для достижения своих целей готов разрушить опоры цивилизации. Они не предвидели, что в конце концов он оставит за собою необозримую груду развалин, обломки материальных и духовных ценностей.
Преодолению всего этого должен способствовать законный и справедливый приговор по настоящему процессу.
Высокий Суд! Господин председатель! Я начинаю свою защитительную речь по делу подсудимого Юлиуса Штрейхера.
Когда в мае прошлого года закончились последние военные действия самой ужасной из войн, немецкий народ начал медленно приходить в себя от того отупения, в котором находился в последние месяцы войны. Как и все народы Европы, он в течение ряда лет терпел ужасные бедствия, особенно за последние месяцы налеты с воздуха принесли так много несчастий всему народу и всей стране, что это почти превышает пределы того, что может вынести человек. К этому ужасу прибавилось еще сознание, что война проиграна, и страх перед неизвестностью судьбы — судьбы, которую принесет с собой оккупация. Наконец прошло первое время страха, и немецкий народ вздохнул опять, но внезапно новый гнетущий ужас овладел им.
Пресса и радио, газеты и фильмы показали немецкому народу те злодеяния, которые были совершены на Востоке, в степях и в концентрационных лагерях. Германия узнала, что ее люди — соотечественники — истребили много миллионов невинных евреев. Большинство инстинктивно чувствовало, что это — самое большое обвинение из всех тех, какие мир может предъявить Германии. Вопрос о том, знал ли в общем немецкий народ об этом и приветствовал ли он такие действия, — вопрос всей его судьбы. Это пробный камень для проверки того, сможет ли Германия когда-либо наравне с другими народами снова войти в единое мировое целое в экономическом и культурном отношении.
Как и всегда, сразу же возник вопрос, кто виновен в этом и кто должен нести ответственность? Кто приказывал совершать такие злодеяния, кто их выполнял и как вообще дело дошло до таких невероятных событий, до таких деяний, каких не знала самая ранняя история человечества?