Низами

Говоря о происхождении Александра, они рассказывают, что Филипп Македонский, будучи побежден во время войны Дарией II, вынужден был, кроме дани, выдать замуж за победителя еще и свою дочь. Вскоре Дарий возымел к ней отвращение и отослал ее обратно к отцу. По возвращении на родину она родила сына - Александра. Не желая позора, Филипп скрыл происхождение ребенка и выдал его за своего собственного сына. Таким образом Александр оказывается старшим братом свергнутого им Дария Ш и, следовательно, законным наследником иранского престола.

Насколько мы можем судить, первой художественной обработкой сказания об Александре на персидском языке является соответствующий раздел «Шах-намэ» Фирдоуси. Он сложился у Фирдоуси в целую самостоятельную поэму, в известной степени законченную. Основные его элементы восходят к греческому роману Псевдо-Каллисфена, в какой-то восточной его переработке. Однако полная версия романа Фирдоуси уже известна не была. Многие черты потускнели, иногда даются только второстепенные детали, значение которых автору уже не вполне ясно. Так, знаменитый эпизод источника живой воды совершенно потерял логическую связь. Образ Искендера четкого оформления не получил. Фирдоуси не обратил внимания на мусульманскую традицию, к его времени успевшую присоединить Александра Двурогого - Искендера Зулкарнайна к числу пророков, ниспосланных в этот мир до Мухаммеда. Излагая историю завоевания Ирана, Фирдоуси придает герою черты защитника правосудия и охранителя законности. Но в дальнейшем исчезают и эти черты.

Почему Искендер совершает походы, что он ищет, скитаясь по всему миру, остается неясным. Заключительная часть раздела, наполненная мрачными предвозвестиями, таинственными и страшными явлениями, как будто имеет целью подчеркнуть бессилие смертного, предостеречь его от несбыточных мечтаний, заставить понять, что никакие завоевания и никакие богатства ни на миг Не отсрочат назначенный ему смертный час. В общем, в понимании Фирдоуси Искендер - один из многих властелинов Ирана, которому выпало на долю совершить необычайные походы. Никакой особой миссии у него нет, и его царствование - только один из эпизодов в истории этой древней страны.

* * *

Своей последней поэме Низами сам придавал очень большое значение. В предисловии он подчеркивает, что

Более славного повествования

Не находили еще правдивые люди.

Эту книгу он считает как бы венцом всей своей творческой работы:

Я сказал это и ушел, а повесть осталась: Не следует читать эту повесть от безделья.

Для более легкого усвоения ее сложного содержания поэт даже вводит особую главу, в которой вкратце излагает все содержание поэмы, чего он ранее никогда не делал. Наконец он даже указывает, что и в языке он старался соблюдать меру, и хотя и украсил его красноречием, но не настолько, чтобы затруднять понимание.

Очень важен такой факт. Низами включает в предисловие главу о своей беседе с таинственным пророком Хызром, якобы посетившим его и уговорившим взяться за создание этой книги. Конечно, это можно сравнивать с обращением греческих поэтов к музе, но только надо иметь в виду, что для читателей Низами Хызр был реальностью, а Низами представлялся окруженным ореолом праведности. Принять эту главу за простую поэтическую фантазию они не могли, и содержание книги должны были поэтому рассматривать как своего рода откровение.

Все это показывает, что при создании поэмы Низами ставил себе особые цели, казавшиеся ему особенно важными и требующими сугубого внимания со стороны читателя.

Низами начинает с указания на то, что, приступая к поэме, он провел большую работу по изучению источников:

Рассказов об этом царе, покорителе горизонтов,

Я не видел начертанными ни в одном свитке.

Слова, собранные мною как сокровище,

Во всех списках были разбросаны.

Облекая их в убранство стиха,

Кроме новейших историй, изучил я и книги

Еврейские, христианские и пехлевийские.

Низами не видел ни одной книги, специально посвященной Александру. Следовательно, пехлевийский вариант Псевдо-Каллисфена или его арабский перевод ему остался неизвестным. Под новейшими историями он, конечно, разумеет арабские и персидские хроники. Пехлевийские книги скорее всего переводы с пехлеви, то есть арабские трактаты по морали, дидактике, может быть, перевод «Книги царей». Трудно думать, что он пользовался пехлевийской литературой в оригинале.