Нижний уровень

Дорогу я не очень хорошо запомнил, только движение и шум вокруг, мельтешение домов, затем мы оказались в тихом районе, застроенном дорогими особняками за высокими заборами, возле которых были припаркованы дорогие машины, а затем одни ворота автоматически раздвинулись, пропустив нас внутрь, машина проехала по кругу, остановившись у крыльца, на котором стоял худощавый смуглый человек с прилизанными блестящими черными волосами, одетый в белую гуайяберу и светлые легкие брюки.

Представляться он не стал, лишь сказал, что сеньора Рохас нас ожидает, после чего повел внутрь дома.

А дом мне понравился, подобные особняки можно встретить только в Латинской Америке и на юге Испании, наверное. Просторный, прохладный, полутемный и продуваемый насквозь через открытые окна-двери, обставленный не вычурно дорогой, а скорее сделанной под простую патриархальную старину мебелью. Полное ощущение того, что попал куда-то в девятнадцатый век.

Человек с зализанными волосами провел нас в просторную гостиную, распахнутое французское окно которой выходило в сад, жестом пригласил присаживаться и встал в дверях. А навстречу нам поднялась грузная немолодая женщина с нездорово обвисшим широким лицом, с рыжеватым париком на голове. Одета она была довольно скромно, но в глаза бросалось кольцо с огромным бриллиантом и накрашенные ярко-красным лаком длинные ногти на покрытых пятнами темных пальцах.

— Грасиэла. — Первым подошел к ней отец Альварес, чуть приобнял. — Это мои гости, отец О'Мэлли и сеньор Руднев, они прилетели из Панамы.

— Прошу садиться, господа. — Грасиэла показала на широкие, обтянутые светлой тканью кресла с прямыми спинками и резными подлокотниками. — Могу что-нибудь вам предложить? Останетесь на обед?

От обеда отказались, но все попросили воды. Грасиэла посмотрела на прилизанного, тот вышел на кухню и вскоре вернулся с подносом, на котором стояли три больших широких стакана с ледяной водой.

— Чем могу вам помочь? — спросила она, после того как прилизанный удалился и прикрыл за собой дверь.

— Сеньора Рохас, — заговорил О'Мэлли, — мы хотели бы известить вас о том, что нанятый вашим братом детектив погиб в Панаме. Но он успел отыскать тех, кого должен был найти.

Она ничего не сказала, лишь вопросительно посмотрела на отца Альвареса.

— Наши гости все знают, — сказал тот. — Те, кто убил Уильяма Брю, построили проход во Тьму. Его они тоже принесли в жертву.

— А что эта Гонсалес? — спросила Грасиэла.

— Она вовлечена во все, — снова заговорил О'Мэлли. — Ее нашли, она убила свою семью, мать и брата, остался в живых только отец.

Грасиэла на минуту прикрыла глаза, тяжело вздохнула. Затем спросила:

— Где она сейчас?

О'Мэлли глянул на меня, кивнул едва заметно.

— Мы ее захватили и держим в безопасном месте. Как и двоих ее сообщников.

— Все они слуги дьявола?

Я понял, что она имела в виду, догадаться несложно. Я просто кивнул в ответ.

— Их много?

— Не больше десятка, — ответил я. — Трое убиты, трое захвачены. Несколько еще живы и на свободе.

— Вы не полицейский, кабальеро, нет? — спросила она.

— Нет.

— Это хорошо. — Она протянула жирную руку и взяла со столика чашку с зеленым чаем, отпила из нее. — Ответьте мне на такой вопрос: внук моего брата будет отомщен?

— Без сомнения.

Святые отцы сделали вид, что ничего не услышали. Но оно так и лучше.

— Что будет с маленькой брухой Гонсалес?

— Это решит ее отец.

— А если он решит ее отпустить? — Она посмотрела мне в глаза, и я удивился, насколько тяжелым может быть ее взгляд. Недаром ее так боялись в Майами.

— Не думаю. Но даже если решит отпустить он, то наступит очередь других людей, имеющих к ней счет. Или причину не оставлять ее на свободе.

— На самый крайний случай Общество Иисуса позаботится о том, чтобы она никогда не смогла нанести кому-то еще вред, — сказал О'Мэлли. — У нее будет возможность раскаяться в содеянном.

— Такие не могут каяться, — усмехнулась Грасиэла. — Да, я знаю, что я сама отношусь к таким, но… может, поэтому я и знаю. Впрочем, когда убила впервые я, я сделала это не для удовольствия, я хотела получить деньги с папаши Секе. У нас было несколько граммов кокаиновой пасты, которую мы хотели продать, а его папаша ее отобрал и выкурил сам. И мы решили, что он нам должен. — Она снова усмехнулась, как бы размышляя над своими детскими шалостями.

— В любом случае она будет недоступна для мира, а мир недоступен для нее, — снова заговорил О'Мэлли. — Это даже не монастырский постриг, Грасиэла, это тюрьма, из которой никогда не будет выхода.

— Тюрьма лучше, я согласна. Так чем могу помочь вам я?

— Вы можете рассказать все, что знаете, о том жреце вуду, который пытался говорить с вами в Майами, — ответил он. — Об Адольфо Констанцо.

— Жрец — дурак, тупой каброн-членосос, верящий в свои нечистые игры. Его ко мне направили, и тот, кто направил, как мне кажется, был бы для вас куда интересней.

— Расскажете? — спросил я.