…Но еще ночь

Очевидным образом речь идет не о каком-то отвлеченном знании, а о знании, напротив, вовлеченном . Эгоист — в отличие от моралиста, альтруиста, гуманиста — знает, что делает, и не делает ничего, в чем не заинтересован. С другой стороны, очевидно и то, что знание его большей частью связано с той областью жизненных интересов, которые обычно ранжируются по индексу «низших» или даже «низких» . Традиционная этика, будучи нормативной дисциплиной, противопоставляет этим жизненным интересам «высшие» и «возвышенные» , но тем самым она лишь открывает проблему , полагая, что она её закрыла.

2.

Водораздел между обеими жизненными установками бросается в глаза. Я поступаю эгоистически, потому что я заинтересован в предпринятом и знаю (или пытаюсь узнать), как именно следует мне поступить. Хотя моральное негодование моих ближних и причиняет мне некоторые хлопоты, но не до такой же степени, чтобы наставить меня на «путь истинный» . Ибо я знаю: поступи я иначе, скажем так, чтобы это отвечало моральным представлениям моих ближних, я выиграл бы, наверное, в глазах кое-кого из них, наверное, даже в собственных глазах, но едва ли настолько, чтобы за названными крохами выигрыша проморгать весь масштаб проигранного. Пусть знание, о котором здесь идет речь, — ограниченное, сиюминутное, но зато оно и практически-надежное знание.

Я действую определенным образом, поскольку знаю , что такой способ действий сулит мне выгоду. И если некой традиции угодно, чтобы он котировался как низший, низкий, пошлый, одиозный, недостойный человека, то какое это имеет значение там, где речь идет не об опрятных моральных букетиках, а о — сорняке! Сведущий ботаник не бранится, видя колючие и ядовитые растения. Он изучает их.

3.

Если в основе эгоизма как некоего врожденного façon d’agir

лежит вполне определенное знание , то традиционная мораль, его извечная эринния в мире жизненного поведения, зиждется как раз на незнании . Совершая моральный поступок, человек просто верит или следует некой норме, различающей «хорошо» и «плохо» . Что он при этом чувствует и переживает, если он при этом вообще чувствует и переживает; какого рода задние мысли сопровождают его поступок; поступает ли он «хорошо» , потому что

хочет этого или потому что «так надо» , — всё это если и представляет интерес, то не иначе, как по разряду импондерабилий .

Главное, что он поступает по правилу или даже по совести, при условии, что совесть не перечит правилу. Его моральные заповеди имеют для него ту же силу, что воинский устав для солдата; он и сам есть (в идеале) призывник морали sui generis , единственная обязанность которого выполнять её приказы, а не обсуждать их. Армия была бы не армией, а чёрт знает чем, возьми себе каждый унтер-офицер в голову дотошно продумывать данные ему поручения. Да он и не хочет этого сам. Хорошая мораль и хорошая

армия морфологически равноценны.

4.

Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего . Или проще: не лги . Очевидно, что член морального коллектива готов следовать этой заповеди лишь в той мере, в какой он верует в некую высшую инстанцию, предписывающую ему это. Приказ есть приказ, всё равно: из уст ближайшего начальника или — Бога. При этом от честного малого, похоже, ускользает простейший вопрос: отчего же Бог (начальник) сотворил его таким, что он, с одной стороны, хочет лгать, а с другой, не должен этого. (Деликатный нюанс, что не Бог, а дьявол сделал его хотящим, хоть и усложняет отчасти вопрос, но ничего не меняет в нем, по существу, если учесть, что и названный дьявол, вкупе со всей своей дьявольщиной, возник не без участия Бога.)

Ничего страшного, если от вопроса несет доморощенным, непроветренным богословием, — он и не рассчитывает на большее, чем быть ложкой дегтя в бочке морального общепита! Но в том-то и дело, что тут вообще не спрашивают. Тут верят . Старые испытанные демонологи внушают, что в делах такого рода знать, значит знать от дьявола. Если тем не менее иного любопытца по случаю и свербит непрошеный вопрос, грозящий послать его веру к чёрту, он делает всё, чтобы не дать сбить себя с толку. Он защищается от блудливого рассудка святоотеческим талисманом: credo quia absurdum .

Трудность в другом. Даже если этот дадаистически-богословский пароль и помогает жить, то, наверное, всё же как исключение и по настроению. Рассчитывать на него в повседневности и сколько-нибудь продолжительным образом решительно невозможно.