No Name

Первый раз в своей жизни я чувствовал приближение умопомешательства. Первый раз я не мог ничего себе приказать, и, естественно, ничего не мог делать. Я только лежал и ждал. И то, чего я дождался, меня еще больше удручило.

Я не ориентировался во времени и заметил только, что у мужчины, сидевшего ко мне спиной в этот момент закончились в ручке чернила и он, встав из-за красного стола, ушел с террасы.

Он ушел, а я услышал вдруг снизу, с улицы этого города, какой-то до боли знакомый звук. Даже не один звук, а целое собрание звуков, которое создает как бы атмосферу места. Основным звуком в этом собрании было марширование нескольких десятков пар походных ботинок. Но остальные составные повергли меня сначала в панику, а потом просто в ужас.

Это была песня. Если быть точнее – походный марш. Этой песне было уже много лет, родилась она в 1967 году, и с тех пор я ее ненавидел, и когда я думал о ней, то также ненавидел и себя. Потому, что это была моя первая и единственная песня. Потому, что она так понравилась моим братьям по оружию, что они пели ее всякий раз, когда находились в строю.

Я помнил очень хорошо свою неудачную попытку написать слова и музыку гимна. Это была мука, и если бы не русская детская песенка, мне бы не избежать позора. В отличие от гимна, ту песню я написал за полчаса, и мне не пришлось думать над ней ни минуты больше. Слова сами просились на бумагу, ритм был известен, мелодия сама родилась из интонаций, с которыми я читал сам себе эту песню первый раз, сразу после ее написания.

И вот теперь, столько лет спустя, она звучала здесь, под окном моего номера. Патрульная рота – теперь я уже знал, что это были американцы маршировала на ужин.

А песня звала в бой, срывала с плеча карабин, предупреждала о низкорослых стрелках, прячущихся в рисовых чеках.

Холодный пот залил лоб и я вытер его о наволочку подушки.

А рота орала так громко, словно маршировала на месте.

И некоторые слова в песне уже звучали по-другому, видно были кем-то изменены. Наверно, каждая рота поет эту песню по-своему.

Я молил бога, чтобы наступила тишина. И она наступила через несколько минут, но в моих ушах эта песня звучала до утра. Я так и не заснул, пребывая в каком-то полуобморочном состоянии. Иногда мне казалось, что губы мои нашептывают слова из этой песни.

Утро я встретил с облегчением и головной болью. С трудом встал с кровати.

Умываясь, посмотрел в зеркало и стало мне себя жалко. Таким я, кажется, еще никогда не был.

Есть не хотелось. Ничего не хотелось, но надо было идти в гараж и ехать куда-то за почтой.

Шатаясь, я вышел на улицу. Надеялся, что свежий утренний воздух ободрит меня.

В гараже меня ждал Георгий.

Мы поздоровались.

– Вот тебе карта дороги. Приедешь сюда, в эту точку, там военный городок. Скажешь им, что за почтой для Джалты. Это как пароль, а потом привезешь почту сюда. Если будут посылки, то развезешь по адресам, а письма отдашь мне. Вопросы есть?

– Никак нет… – устало проговорил я, взял из рук Георгия планшет с картой и поплелся к джипу.

Дорога до военного городка оказалась слишком короткой. Практически там, где кончался город, в двух милях от последнего фонарного столба на набережной, начинался военный городок. Длинные одноэтажные бараки стояли торцевыми стенами к морю, чуть глубже за ними находилось несколько сборных складских зданий, и самую выгодную позицию с военной точки зрения занимал небольшой домик штаба: задней стенкой он соединялся со склоном горы. Туда я и подъехал.

За дверью меня встретил часовой.

– За почтой для Джалты, – объявил ему я, опережая возможные вопросы.

Часовой кивнул и показал мне ленивым жестом руки на вторую дверь справа.

За нею, в довольно маленькой комнате, на полках, идущих в несколько рядов по всем трем стенам, были разложены посылки, бандероли, запечатанные сургучом ценные пакеты и обычные холщовые мешки.

За маленьким столиком сидел солдат – его точно специально подобрали для этого помещения: он тоже был удивительно малого роста.

– Джалта?! – переспросил он меня, поднимаясь из-за столика.

Подставив стремянку к правой стенке, он забрался на лесенку, подозвал меня и нагрузил на мои подставленные руки три посылки и запечатанный мешок с письмами.

Посылки я бросил на заднее сиденье и тут же посмотрел, кому они предназначались. Как и следовало ожидать, все три были посланы Айвену. Рядом с кириллицей тот же адрес был написан латинскими буквами. Адрес у этого места был странный: ЗАКРЫТАЯ НЕЗАВИСИМАЯ ТЕРРИТОРИЯ, ЮГ-0991, авеню ЦЕСАРЯ II, АЙВЕНУ ГРЕМИЦКОМУ.

Опять авеню Цесаря. Хорошо, что это где-то в начале улицы. По крайней мере оттуда я не увижу террасы.

Дорога от военного городка до набережной была залита асфальтом. Машина катилась по ней мягко. Асфальт еще не успел расплавиться под лучами солнца.

А в голове моей все еще стоял шум, легкое гудение из-за бессонной ночи. Вот сейчас я бы смог заснуть без проблем, если бы не служба. Но надо было ехать на авеню Цесаря – интересно, что там делает Айвен? – потом возвращаться в гараж и спрашивать, есть ли другие задания…