Женщины послали старую Катрину к Сорок четвертому - может, он внемлет ее мольбе и скажет, что должно случиться, это хоть немного облегчило бы им тяжкое бремя ожидания, но Катрина не нашла ни его, ни мага. Оба так и не появились до конца дня. За ужином почти не разговаривали, никто не касался этой темы. После ужина печатники много пили в одиночку, вздыхали, машинально поднимались со своих мест, беспокойно ходили из угла в угол, снова садились, ничего вокруг себя не замечая, порой горестно вскрикивали. В десять часов никто не пошел спать: видно, смятенные души, страшась одиночества, искали поддержку и утешение в близости друзей по несчастью. В половине одиннадцатого никто не двинулся с места. В одиннадцать повторилась та же картина. Было бесконечно грустно сидеть в тусклом свете мигающих свечей, в тишине, нарушаемой лишь случайными звуками, особенно гнетущей от завывания зимнего ветра в башнях и зубчатых стенах замка.
Это случилось в половине двенадцатого. Печатники сидели задумчивые, погруженные в собственные мысли и вслушивались в погребальную песнь ветра Катценъямер, как все прочие. Послышалась чья-то тяжелая поступь, и печатники испуганно устремили глаза к двери - там стоял двойник Катценъямера! Все разом ахнули, едва не погасив свечи, и застыли, не в силах оторвать от него взгляда. Двойник был в рабочем костюме печатника и держал в руке урок. Оба Катценъямера были похожи как две капли воды - в зеркале не различишь! И в гостиную Катценъямер вошел, как мог войти только Катценъямер, - решительно, нагло, недружелюбно поглядывая по сторонам, - вошел и протянул урок подлинному Катценъямеру:
- Как набирать текст - со шпонами или без шпон?
Какое-то время Катценъямер не мог опомниться от удивления, но быстро совладал с собой.
- Ах ты, колдовское отродье! - крикнул он, вскакивая с места, - да я тебя...
И он перешел от слов к делу, ударив двойника кулаком в челюсть; такой удар-скуловорот мог раздробить любую челюсть, но двойник был цел и невредим; сойдясь носом к носу, они закружились, пританцовывая, молотя друг друга, как стенобитные машины. Окружающие глядели на дерущихся со смешанным чувством благоговейного удивления и восторга, втайне уповая на то, что ни один из них в живых не останется. Драка продолжалась с полчаса, потом оба выбились из сил и плюхнулись на стулья - окровавленные, задыхающиеся.
Некоторое время они сидели молча, потом подлинный Катценъямер спросил:
- Послушай, парень, ты кто такой? Отвечай!
- Я - Катценъямер, старший печатник, вот кто, если хочешь знать.
- Врешь! Ты что в типографии делал - набирал?
- Да, набирал.
- Черти бы тебя подрали! Кто тебе позволил?
- Сам себе позволил. Думаю, этого достаточно.
- Как бы не так! Ты состоишь в цехе печатников?
- Нет.
- Тогда ты - штрейкбрехер! Бей его, ребята!
Печатники охотно пустили в ход кулаки и, распалившись от злобы, ругались на чем свет стоит - слушая их, можно было получить образование по этой части. Через минуту от двойника осталось бы мокрое место, но он крикнул:
- Ребята, на помощь!
В то же мгновение в гостиную ввалились двойники всех прочих и ввязались в драку!
Игра закончилась вничью. Этого следовало ожидать: каждый дрался со своим двойником, ровней во всем, и они не могли одолеть друг друга. Потом дерущиеся сделали попытку разрешить спор поединком на шпагах, но и поединок закончился вничью. Противники разошлись в разные стороны и, обмениваясь колкостями, обсуждали обстановку. Двойники отказались вступить в цех, но и бросать работу не собирались; ни просьбы, ни угрозы на них не действовали. Переговоры зашли в тупик. Если двойники останутся в замке, печатники лишатся средств к существованию - теперь они не могли получить деньги за простой! Непоколебимость их позиции, которой они так чванились, оказалась вымыслом. Это было яснее ясного, и, чем глубже они проникались сознанием своей ненужности, тем отчетливей понимали, что это всего лишь вымысел.