Странное место для паузы, но он замолчал, грустно глядя на меня; так порою во сне человек умолкает и ждет, что кто-то другой подыграет ему, не зная текста роли. Я должен был что-то сказать и за неимением лучшего выпалил:
- Искренне сожалею. Надеюсь, ты сможешь убедить мастера, что он ошибся? Ведь сможешь?
- Убедить его? - переспросил он с отсутствующим видом. - Зачем мне убеждать его?
Тут и я растерялся. Никак не ожидал подобного вопроса. Думай я неделю, мне б такое и в голову не пришло. И я сказал единственное, что можно было сказать в таком случае:
- Но ты хочешь это сделать, да?
Он взглянул на меня с нескрываемой жалостью, если я разбираюсь во взглядах. Этот взгляд говорил деликатно, но откровенно: "Увы! Бедное создание, и ничего-то он не понимает". Потом Шварц произнес:
- Я не знаю, есть ли у меня такое желание. Оно... впрочем, это не имеет значения.
- Боже правый! Для тебя не имеет значения, опозорен ты или нет?
- Что с того? - он простодушно покачал головой. - Все это несущественно!
Я не верил своим ушам.
- Ну, если для тебя позор ничего не значит, подумай о другой стороне дела, - сказал я. - Сплетня разойдется и может опозорить девушку.
Мои слова явно не возымели на него действия.
- Неужели? - изумился он с наивностью малого ребенка.
- Конечно, может! Ты бы не хотел, чтоб это случилось?
- Н-у-у (задумчиво), не знаю. Не пойму, почему это так важно.
- Вот Дьявольщина! Какая-то детская глу... Нет, это просто... Можно в отчаяние прийти. Ты любишь ее, и в то же время тебе все равно, загубил ты ее доброе имя или нет?
- Я ее люблю? - У Шварца был обескураженный вид человека, безуспешно пытающегося разглядеть что-то сквозь туман. - Да я вовсе не люблю ее, с чего ты взял?
- Подумать только! Нет, это уже слишком! Да провалиться мне на этом месте, если ты не ухаживал за ней!
- Да, пожалуй, это правда.
- Еще бы, еще бы! Что же получается - ухаживал, а сам ее не любишь?
- Нет, это не совсем так. Я, кажется, любил ее.
- Ну, продолжай, продолжай, я пока отдышусь, приду в себя. Ох, даже голова закружилась.
- Теперь вспомнил, - заявил он безмятежно, - да, я любил ее. У меня это вылетело из головы. Впрочем, не то чтобы вылетело, просто это было несущественно, и я думал о чем-то другом.
- Скажи, а для тебя хоть что-нибудь существенно?
- Разумеется, - улыбнувшись, живо отозвался Шварц. - Но быстро сник и добавил скучающим голосом: - Но не такие пустяки.
Слова двойника почему-то тронули меня: мне послышался в них стон изгнанника. Какое-то время мы сидели молча, думая каждый о своем, потом я снова начал разговор.
- Шварц, я в недоумении: такая милая девушка, ты, несомненно, любил ее, а теперь...
- Да, - спокойно согласился он, - ты прав. Кажется, это было вчера... да, думаю, вчера.
- О, ты думаешь! Но все, конечно, несущественно. Господи, и зачем тебе любовь? Такой пустяк! Но теперь ты к ней изменился. В чем дело? Что произошло?
- Что произошло? Ничего. Насколько мне известно, ничего.
- Вот так так! Нет, видит бог, у меня ум за разум зашел! Послушай, Шварц, ты же хотел жениться на Маргет!
- Да. Совершенно верно. Я полагаю... вчера? Да, пожалуй, вчера. Я должен жениться на ней сегодня. Если память мне не изменяет - сегодня, во всяком случае, очень скоро. Такова воля мастера. Он приказал мне жениться.
- Ну... просто слов не нахожу!
- В чем дело?
- Ты и к женитьбе так же безразличен, как ко всему прочему. Никаких чувств, никакого интереса. Слушай! Должно же у тебя быть сердце, хоть и за семью замками! Открой его, дай ему воздуха, покажи хоть самый краешек! Господи, как бы я хотел оказаться на твоем месте! Неужели тебя не волнует, женишься ты на Маргет или нет!
- Волнует? - удивленно переспросил Шварц. - Конечно нет. Ты задаешь поистине странные вопросы. Я гадаю, гадаю, гадаю - пытаюсь разобраться в тебе, понять тебя, но вокруг туман, сплошной туман; ты - загадка, тебя никто не поймет!
Какая наглость! И это он про меня! Он - хаос невообразимой зауми, он, кто и пары слов не молвит в простоте, чтоб сам черт не сломал над ними голову.
- Скажите на милость! - вспылил я. - Ты не можешь меня понять! Здорово придумал! Гениально! Слушай, когда ты появился здесь, я полагал, что мне известно, зачем ты пожаловал, я думал, что все наперед знаю, я бы сразу сказал, что ты пришел упрекать меня за то... - тут я осекся и после легкой заминки перевел разговор на другое: - Шварц, когда ты явился, на душе у тебя было неспокойно, я по лицу видел, но если ты и намекнул мне о цели своего прихода, я не уловил, каким образом. Так как же - дал ты мне понять, зачем пришел, или нет?
- О, нет, - ответил он, сразу оживившись, - все, о чем мы говорили, несущественно. Можно, я скажу, зачем пришел, сейчас? Прошу тебя, выслушай! Я буду так благодарен!
- Ну, разумеется, с радостью! Наконец-то ты проснулся! О, да у тебя есть и сердце, и страсть - вон, горит в глазах, как звезда! Начинай, я весь внимание, весь сочувствие!
Да, теперь он был совсем другой. Туман рассеялся, смятение, растерянность исчезли с его лица, ясного, одухотворенного, полного жизни.