Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем

– Тьфу ты! Крадешься, будто леший, – пробормотал он. В полутьме летнего вечера глаза Галицы светились каким-то особенным желтым светом, и по спине пробежал холодок. Хорошо знакомая женщина, молочная сестра, вдруг показалась каким-то иным существом, неведомым и опасным. – Что ты бродишь? Уйди от меня! Я тебя уже послушался один раз, так один позор вышел! Еще спасибо чурам, Мешковичи не стали отцу жаловаться. А то и с тебя бы голову сняли, и нам бы с матерью не поздоровилось. Пошла прочь! Я больше твои бабьи бредни слушать не буду!

– Не кричи, княжич, люди услышат! – примирительно и даже ласково зашептала Галица, проглотив все это и не поморщившись. – Ошиблась я, баба глупая! Больше не буду! Я совсем с другим пришла! Самое что ни на есть подходящее дело тебе предлагаю.

– Какое еще дело?

– Матушка твоя хочет, чтобы ты себе ратную славу и честь в поле добыл. Хочет, чтобы ты с оковским княжичем в поход пошел и со славой вернулся. Как прославишься, с добычей вернешься, а то и с женой знатной из русских земель, тогда тебе никто будет не соперник. Захочешь – и Далянку второй женой тогда возьмешь, потому что угрянским князем тогда ты будешь… а не оборотень какой-нибудь.

– Это матушка моя хочет? – ошарашенно повторил Хвалислав.

Всю эту речь он прослушал полуобернувшись, а теперь обернулся совсем и глядел на Галицу во все глаза. Он знал, что мать любит его больше жизни, но никак не ожидал от нее такого полета мысли.

– Да, матушка. – Галица не сомневалась, что в разговоре с сыном Замила выдаст все эти мысли за свои собственные. – Оттого у нас ничего не ладится, что оборотень над нами стоит, свет белый заслоняет. В нем все будущего угрянского князя видят, с тобой не считаются. У него – род знатный, и дружина верная, и слава ратная. А ты не уступай! Вот, дают боги случай отличиться – хватай обеими руками! Что ты сидишь тут, под березой? Подберезовик ты, что ли? Проси у отца дружину да ступай на Дон воевать. Вернешься с добычей, со славой – отец тебя тут же новым угрянским князем объявит. Тогда все наше будет – и честь, и слава, и невеста какая хочешь. Иди к княжичу оковскому, скажи, что ты ему друг. Вон! – Галица кивнула на дальний край луговины, где стояли вдвоем Лютомер и Доброслав, глядя на девичий хоровод и беседуя, как лучшие друзья.

Возле них стояли, обнявшись, Лютава и Далянка – уставшие от плясок, раскрасневшиеся, тяжело дышащие, смеющиеся. Далянка опустила голову на плечо Лютаве, и Лютава говорила что-то Доброславу, и даже тот не мог не улыбнуться слегка, глядя на них. Лютомер разобрал нитки бус у себя в руках и надел одну из них на шею сестры, две другие – на Далянку.

– Видишь? – шепнула Галица. – Вон она Далянку-то из рук не выпускает, брату своему невесту готовит. И оковцев они оплетают хитрыми речами. Если не вмешаемся сейчас – завтра может быть поздно. И невесту Лютомер у тебя отнимет, и с вятичами ряд установит, и на стол угрянский сядет.

– Но что же я делать должен? – злобно ответил Хвалис.

– Поссорить их надо. Оковцы и сами нашим не сильно-то доверяют. Понимают, что князюшка наш воевать с хазарами не хочет. Пойди к нему и скажи: так мол и так, хотят тебя угряне погубить. А я, скажи, один здесь ваш друг истинный, хочу вам добра. Пусть они уходят поскорее. А как они уйдут, ты у отца войска выпросишь, чтобы следом за ними идти. Приведешь им подмогу, хоть какую, небольшую, они и тому рады будут. Главное, чтобы от тебя они ее получили, а не от оборотня. Понимаешь?

– А если не выйдет? – Хвалис глядел на нее с тревогой и сомнением, а на лице женщины отражались отвага и уверенность. Казалось, дайте ей копье – сама воевать пойдет. – А если он мне не поверит? Отцу расскажет? Я ведь погибну!

– А ты хочешь, сокол мой, и на дерево не лезть, и меду поесть? – несколько язвительно отозвалась Галица. – Так не бывает. Это кто от старшей жены родился, тому мед уже в горшочке несут. А тебе на дерево лезть придется, иного пути нет.

Хвалис снова посмотрел через луговину на Лютомера. Тот не очень походил на человека, которому все приносят уже готовым, но он мог

довольно легко получить все, что захотел бы, – лучшую невесту и сам угрянский стол.

Да и в словах Галицы содержалось кое-что весьма привлекательное. На Дон! С дружиной! Слава, честь, добыча! Тогда уже никто не будет видеть в нем «семца» – то есть младшего, бесправного члена рода, челядина.

Поднявшись, Хвалис отряхнул рубаху, словно уже стоял перед лицом своей славы. По его лицу Галица ясно видела, что он захвачен теми образами, которые она перед ним развернула.

– Ступай к нему, к Доброславу, – шептала она. – Скажи ему, что только ты один здесь ему друг. Я помогу. Не бойся. Ступай.

Голос ее вползал прямо в душу, а ее самой Хвалис уже не видел. Почти стемнело, но фигуры на луговине он видел отчетливо – а она исчезла. Она растворилась во тьме березняка, растаяла в свежем ночном ветерке, только взгляд ее желтых глаз еще сиял, медленно угасая, где-то на самом дне памяти.