Ночь длинных ножей

Гиммлер выбрал Глобочника для выполнения этого главного мировоззренческого задания, поскольку он был убежден в его преданности делу и знал, что тот выполнит задачу, не оглядываясь на бюрократические, технические и личностные препоны. После того, как в июле 1942 г. рейхсфюрер приказал ускорить процесс уничтожения евреев, Глобочник в письменном виде поблагодарил Карла Вольфа, руководителя личного штаба Гиммлера, за «такое большое количество новой работы», поскольку тем самым «все наши тайные желания… будут осуществлены». Возможно, Глобочник даже подталкивал Гиммлера к вынесению такого распоряжения. Дело в том, что за несколько недель до этого он выразил свою мысль Виктору Блаку (из канцелярии фюрера), что «необходимо как можно быстрее, ни дня не мешкая, провести всю еврейскую акцию»[98]

. По причине приобретенного в прошлом вместе с Глобочником опыта, Гиммлер потребовал учета ценностей, которые были получены в результате проведения акции «Рейнхард». Глобочник ревностно принялся за выполнение этого указания, поскольку хотел рассеять впечатление, «будто бы у меня во всех хозяйственных вопросах нет необходимого порядка». Гиммлер поблагодарил Глобоч-ника за «большие и исключительные достижения на благо всего немецкого народа»

[99]

.

После того, как акция «Рейнхард» была практически закончена и округа Замосць и Билгорай оказались в состоянии хаоса в результате мер по переселению местных жителей под руководствовм СС и полиции, летом 1943 г. Гиммлер решил отозвать Глобочника из Люблина. Отношения между шефом СС и полиции и губернатором округа Цёрнером никогда не были хорошими и ухудшались до самой отставки Цёрнера в марте 1943 г. Но и с преемником Цёрнера, зятем Гиммлера Рихардом Венглером, отношения не сложились. 4 июля 1943 г., когда его спор с Венглером перерос в открытый конфликт из-за мер по переселению, связанных с операцией «Вервольф», Глобочник обратился к Гиммлеру с пожеланием «получить какую-нибудь другую работу». Пока Гиммлер раздумывал над тем, чтобы назначить Глобочника шефом СС и полиции Средней России, 21 июля Вендлер потребовал удаления Глобочника из Люблина, поскольку принимаемые им меры по переселению являются «невероятной неудачей… в результате чего можно говорить лишь о свинарнике из-за того, что отдельные группы населения слоняются тут и там»[100]. Хотя Гиммлер написал Вендлеру, что необходимо оценить «невероятную трудоспособность и динамику этого человека», который, «как никто другой потрудился над колонизацией Востока», он, очевидно, испытал облегчение, когда капитуляция правительства Бадольо 3 сентября предоставила рейху возможность занять Верхнюю Италию. Таким образом рейхсфюрер смог направить Глобочника в качестве шефа СС и полиции вновь образованной зоны операций «Адриатическое побережье» в Триест, где его старый товарищ, ставший гауляйтером Каринтии, возглавлял гражданскую администрацию. Поскольку Глобоч-ник надеялся, что сможет и там проводить свою политику по ликвидации и перемещению населения, большую часть своего штаба, участвовавшего в акции «Рейнхард», и Люблинского управления СС и полиции — зачастую без разрешения главного управления кадров СС — он захватил с собой в Триест. Однако силы полиции, которыми он располагал, были так слабы, а позиция вермахта так сильна, а руководство действиями местных партизан так эффективно, что ему пришлось отказаться от этих надежд.

Восхождение Глобочника по иерархической лестнице СС опиралось на его мировоззренческую связь с национал-социализмом, его личную преданность Гитлеру и Гиммлеру и его беспощадность при проведении их расовых и переселенческо-политических идей. Однако в этом «выборе идеологической клиентуры» отражалась его личная духовная потребность наглядно доказать, что он по праву принадлежит к тому мифическому миру, который создал для своих сторонников национал-социализм. «Безрассудство» Глобочника, которое, отчасти, было связано с его не вполне правильным, по национал-социалистическим меркам, происхождением, и заставляло его прибегать к нетрадиционным методам, обусловленным его личными и правовыми проблемами, находило полное понимание Гиммлера. Поэтому рейхсфюрер был всегда готов не замечать допускаемые им опрометчивые и сумасбродные решения. Гитлер сам ценил людей, которые вследствие собственного честолюбия «настойчиво, упорно, но в то же время, когда это необходимо, жестко выступали в защиту интересов нации»[101].