Ночь длиною в жизнь

— Да, называй «хранить в тайне», «лгать»… Черт подери, как хочешь называй. Это в моей семье умеют лучше всего. Это врожденное умение, Божий дар. Я собирался держать Холли как можно дальше от них и мечтать, что она как-то справится с генами и вырастет честным, здоровым, неиспорченным человеком. Это для тебя чересчур, Оливия? Считаешь, я просил слишком много?

— Фрэнк, ты снова ее разбудишь, если…

— Вместо этого ты швырнула ребенка в самую гущу. И — опаньки! «Сюрприз-сюрприз» — она тут же начинает вести себя точно как гребаные Мэки. Она во лжи, как рыба в воде, а ты поощряешь ребенка на каждом шагу. Это отвратительно, Лив. Гадко. Я не встречал ничего гаже, грязнее и подлее.

Оливия залилась краской стыда.

— Мы собирались сказать тебе, Фрэнк. Думали, что если ты увидишь, как все хорошо получилось…

Я заржал так, что Оливия вздрогнула.

— Господи, Лив! Ты называешь это «получилось»? Поправь меня, если я что-то путаю, но, насколько я понимаю, вся эта чертова хрень — совсем, совсем не значит «получилось».

— Ради Бога, Фрэнк; мы же не подозревали, что Кевин собирается…

— Я не хотел, чтобы она знакомилась с моими родственниками. Ты очень хорошо это знала. Какого хрена тебе еще нужно было?

Оливия опустила голову, и ее упрямый подбородок напомнил мне Холли. Я снова потянулся за бутылкой. Оливия сверкнула глазами, но ей хватило ума промолчать, так что я плеснул себе от души, пролив заодно прилично на великолепную барную стойку.

— Или ты специально — потому что знала, что я абсолютно против? Давай, Лив. Я переживу. Давай начистоту. Тебе нравилось делать из меня дурака? Ты повеселилась от души? Ты нарочно швырнула Холли в стаю буйных психов, чтобы досадить мне?

— Не смей! Я никогда не принесу вреда Холли, ты прекрасно знаешь. Никогда.

— Тогда почему, Лив? Почему? С какого такого перепугу ты решила, что это хорошая идея?

Оливия шумно втянула воздух и снова взяла себя в руки; вот что значит практика.

— Это и ее семья, Фрэнк. Холли постоянно задавала вопросы: почему у нее не две бабушки, как у всех ее друзей, есть ли у вас с Джеки братья и сестры, почему ей нельзя их увидеть…

— Чушь. Меня она спросила о моих родных, наверное, раз в жизни.

— Верно, и после твоей реакции решила больше не спрашивать. Зато она спрашивала меня, Фрэнк. Спрашивала Джеки. Она хотела знать.

— Да кого колышет, что она хочет? Ей девять лет, она хочет львеночка и диету из пиццы и шоколадного драже. Это ты ей тоже дашь? Мы ее родители, Лив. Мы должны давать ей то, что хорошо для нее, а не все, что она пожелает.

— Ш-ш-ш, Фрэнк. Ну почему это для нее обязательно плохо? Про свою семью ты говорил только, что не желаешь туда возвращаться. Это не значит, что они — банда потрошителей. Джеки — прелесть, она всегда добра с Холли. Джеки сказала, что твои родители — совершенно замечательные люди…

— И ты поверила ей? Джеки живет в своем счастливом мире, Лив. Она считает, что Джеффри Дамер стал серийным убийцей потому, что ему не повезло встретить хорошую девушку. С каких пор Джеки решает, как нам растить дочь?

Лив собралась ответить что-то, но я говорил без остановки, пока она не сдалась и не закрыла лицо.

— А теперь мне здесь плохо, физически плохо. Я думал, что могу положиться на тебя, что ты меня поддержишь. Ты никогда моих родственников за людей не считала, так какого черта решила, что они годятся для Холли?

Оливия вышла из себя.

— Когда я такое говорила, Фрэнк? Когда? — Она побледнела от гнева и, прижав ладони к двери, натужно дышала. — Если тебе не нравится твоя семья, если ты стыдишься их, это твоя проблема, а не моя. Не сваливай на меня. Я никогда такого не говорила. Даже не думала — никогда.

Она резко развернулась, дернула дверь. Чуть слышно щелкнул замок — если бы не Холли, от грохота содрогнулся бы весь дом.

Я немного посидел, тупо глядя на дверь и слушая, как клеточки в мозгу стукаются друг о друга, как машинки в аттракционе. Потом я подобрал бутылку с вином, нашел второй стакан и отправился за Оливией.

Она сидела на плетеном диване в оранжерее, поджав ноги и упрятав руки глубоко в рукава. На меня она не смотрела, но когда я предложил ей стакан, выпростала руку. Я щедро налил нам вина — хомячок бы точно утонул — и сел рядом с Оливией.

Все еще шел дождь, безжалостные капли упорно барабанили по стеклу, холодный сквозняк просачивался в щель и расползался по оранжерее, словно дым. Я вдруг поймал себя на том, что, как много лет назад, собираюсь отыскать чертову щель и замазать ее. Оливия потягивала вино, я рассматривал ее отражение в стакане. Потемневшие глаза уставились на что-то, что видела только она.

— Почему ты мне не рассказала?

Оливия не повернула головы.

— О чем?

— Обо всем. Давай начнем с того, почему ты ни разу не говорила, что моя семья тебя не волнует.

Она пожала плечами.

— Ты никогда особо не рвался обсуждать их. И мне казалось, что об этом не нужно говорить. Какие у меня могут возникнуть проблемы с людьми, которых я никогда не видела?