Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень

Третья афиша сбила меня с толку окончательно. Здесь достаточно туманно были изображены самые различные типажи, среди которых я опознал обоих Герштейнов. Текст гласил: «Александрия – городок, основанный в 1821 году апостолом третьего пришествия Христа Иеремией Александером, Документальный фильм, беспощадно разоблачающий нравы и пороки провинциальной жизни. Центральный эпизод фильма – сенсационное ограбление местного банка, в котором принимает участие восходящая звезда мирового джаза Альберт Герштейн. Музыка Ральфа Герштейна. Режиссер…»

Именно фамилия режиссера и заставила меня превратиться в соляной столб. Почти сорок лет я знал свое имя. Но, увидев на афише это такое знакомое сочетание букв, я на какое–то мгновенье стал сомневаться, тот ли я самый Оскар Латорп, который, полдюжины лет проработав оператором, четыре месяца назад остался на бобах из–за банкротства телестудии. Дэрти не делал ничего, чтобы привести меня в нормальное состояние. Наслаждаясь моим удивлением, он молча облизывал свои толстые губы. Небрежным жестом Дэрти заранее отвел вопросы, которые вертелись у новоиспеченного режиссера на кончике языка, и ободряюще похлопал меня по плечу своей мягкой, пахнущей кольдкремом рукой.

– Об этом позже! А сейчас пойдем послушаем Альберта.

Должно быть, я так и не захлопнул открытый от удивления рот – в приемной молоденькая секретарша Дэрти фыркнула, не сдержав смеха.

Шеф фирмы бросил выразительный взгляд. Этого оказалось достаточно, чтобы она упрятала свою мордочку в папку с документами.

– Контракт с господином Латорпом должен быть на моем столе, когда я вернусь, – строго наказал Дэрти.

2

Сидя в студии звукозаписи, мы сквозь стеклянную стену наблюдали за залом, где проводилась запись. Оснащенный новейшей электронной аппаратурой, оркестр оставлял превосходное впечатление, дирижер оказался подлинным профессионалом, который к тому же прекрасно понимал свою конкретную задачу – подчеркнуть сильнейшие стороны Альберта Герштейна и затушевать слабые.

Альберт походил на мексиканца – иссиня–черные вьющиеся волосы, пышные баки, ухоженные тонкие усы, очень темные и выразительные глаза. Внешность привлекательная, особенно по сравнению с нарочито не следящими за собой, бородатыми и патлатыми стандартными идолами современной публики. Но не более того.

– Что скажешь о его голосе? – спросил Дэрти.

– Вопить может. Что же касается пения…

– Ну и наивен ты. Словно бы не доводилось слышать мировых знаменитостей, у которых вместо голосовых связок охрипшая канализационная труба. Самое важное – умение подать любое блюдо. Подлинный гурман отвернется от самых утонченных яств, поданных в тазу. И наоборот, положи на золотую тарелку обычную селедку, и тотчас у всех слюнки побегут. Что же касается Альберта, то за ним естественное преимущество – возможность чисто автоматически наследовать популярность своего знаменитого дядюшки. Самое главное, – ему суждено было попасть в руки Оливера Дэрти!

– Так же, как и мне, – чуть иронически бросил я в ответ.

– Тебе? – удивленно поднял брови Дэрти, но быстро опомнился: – Ну, конечно, документальный фильм, который ты снимаешь, очень важен для тебя. В нем все твое будущее…

– Насколько я понимаю, речь скорее идет о будущем Альберта Герштейна, – фыркнул я, но ответа не получил.

Дэрти решил использовать перерыв в репетиции, чтобы дать распоряжения звукорежиссеру.

– Скажите Альберту, чтобы он еще раз рванул «Третье пришествие». – Повернувшись ко мне, он объяснил: – Эту штуку Ральф сочинил специально для нашего альбома. Песня посвящена Александрии – городку, которому суждено вырваться из пучины забвения. Благодаря мне!

«Так же, как Иеремия Александер ждал у Синего озера третье пришествие Христа, так и я жду твое третье пришествие, твое четвертое, твое пятое. Озеро Синее давно уже потеряло свой цвет, но твои глаза останутся синими, пока я буду ждать твоего прихода. Если хочешь знать, что такое настоящее ожидание и настоящая любовь, приезжай в Александрию, где я родился, чтобы ждать тебя вечно…» – примерно так звучал довольно банальный текст этого шлягера. Музыка, правда, была достаточно выразительной – совместив современные ритмы и интонации пуританских церковных песнопений, Ральф Герштейн добился своеобразного эффекта.

– Представь себе городок, большинство населения которого составляют потомки этого религиозного чудака Иеремии Александера… Где один из этих придурковатых Александеров, став городским головой, уговорил сограждан перекрестить улицы и общественные сооружения, дав им странные греческие имена… Где фабрика, до недавнего времени выпускавшая абсолютно несъедобные консервы, называлась «Посейдон»…

Дэрти прервал рассказ, чтобы высморкаться. Должно быть, от волнения. Я заметил, что повествование об Александрии вызвало в этом тертом мошеннике отнюдь не присущую ему сентиментальность. Причина ее была мне ясна. Дэрти считал Александрию своей личной находкой, золотым самородком, который долгие годы валялся никем не замеченный где–то в мусоре.