Ночь не наступит

Он добрался до вокзала, когда последний поезд в сторону Мюнхена уже ушел. Оставалось ждать ночного экспресса.

Антон вернулся к себе на рю Мадам.

Продолжая жевать, будто во рту действительно что-то осталось после обильного обеда, Трусевич неторопливо изучал очередное послание Гартинга с подробностями ареста Валлаха, делал на полях пометки красным карандашом: «Доложить министру», «О досмотре вещественных доказательств срочно телеграфировать послу» и так далее. После того как бумага уйдет из его кабинета и поступит в особый отдел, эти пометки трансформируются и обретут силу приказов для соответствующих чиновников. Усыпляющая тяжесть в желудке располагала к послеобеденному покою. Но умиротворение развеялось, как дым под ветром. Сравнение это как нельзя более соответствовало действительности, ибо на департаментский пункт международной связи обрушился шквал телеграмм:

«Мюнхен Баварский. Сегодня утром арестована студентка из Витебска, называющая себя Ольгой Кузьминой. Хотела менять билет 500 рублей серии «AM» № 63791. Заявляет, что приехала из Женевы. Билет получила сегодня Мюнхене от неизвестного. Отказалась дать какие-либо другие сведения. Прошу узнать, должна ли Кузьмина быть задержана тюрьме. Полицейская дирекция Баварии.

Диллман».

Трусевич сразу же диктует стенографисту ответ:

«Задержите тюрьме Ольгу Кузьмину».

Еще одна телеграмма из Мюнхена:

«Кроме Кузьминой задержаны Тигран Богдасарян и Миграм Ходжамирян, прибывшие из Парижа. У них обнаружены семнадцать билетов по 500 рублей».

Шифровальщик принимает телеграмму из Швеции:

«Стокгольм. Здесь задержан лифляндец Ян Мастер, пытавшийся разменять пять пятисотрублевых билетов».

К черту сонливость! Доложить Петру Аркадьевичу (вот она изюминка в его завтрашний доклад государю!), связаться с министерствами юстиции и иностранных дел, уведомить особый отдел канцелярии наместника на Кавказе, ибо требования о выдаче должны исходить от судебной палаты по месту происшествия. Действовать! Действовать!

И ждать новых сообщений из европейских столиц.

Копии всех сообщений из Мюнхена, Стокгольма, Берлина и ответных распоряжений из Санкт-Петербурга начинают поступать в Париж, на улицу Гренель.

Аркадий Михайлович раскладывает листки на столе пасьянсом. Он доволен. Пусть внешне события развертываются как бы помимо него. Но уж там-то, в Петербурге, знают, что это он, скромный чиновник шестого класса, поднял по тревоге, привел в движение и бросил против горстки русских революционеров целую армию объединенных полицейских сил Франции, Германии, Швеции. Теперь Гартингу остается сделать последние ходы, которые уже ничего не могут изменить, а лишь придадут еще больше блеска столь виртуозно разыгранной партии.

Аркадий Михайлович не стыдится признаться себе, что он честолюбив. Причем честолюбие его не знает пределов. Для добывания почестей и монарших милостей он готов на все. И все же почести и милости нужны ему не только потому, что ласкает пальцы прикосновение к крестам и бриллиантовым звездам на мундире и все более внушительными становятся его счета в банках. Эти почести и милости как бы углубляют пропасть между его прошлым, прошлым нищего студента из Пинска, и тем, что он представляет собою ныне.

Вот и сейчас, в тишине, когда утихает суета этого редкостно удачного дня, когда погружается в сумрак канцелярия и пора зажигать огни, Аркадий Михайлович отпирает сейф, достает тисненую папку, извлекает из нее несколько листков. Один из них — тот самый, с водяным знаком Меркурия. Два месяца назад он занес на этот лист первые имена злоумышленников: Камо, Никитича, Валлаха... Пока лист в сторону, на край зеленого сукна, поверх пасьянса телеграмм. К этому листу он еще вернется. Первым делом — оплатить услуги.