Ночь с роскошной изменницей

Макс Дворников – придурок – мог забавляться и не так. По его же милости загремела однажды в обезьянник.

Вот и не обращала внимания ни на звонки, ни на сдавленное дыхание в трубке, сильно напоминающее сдерживаемый плач, ни на то, как три ночи назад кто-то кинул в окно дачного домика камнем. С такой силой, что стекло еле выдержало, хряснув так, что Соня взвизгнула от неожиданности. Подлетела, помнится, к окну, распахнула его и крикнула в темноту садового участка:

– Вы, идиоты! Соображайте, что делаете!!!

Долго бушевала потом, ругаясь наперегонки с Муськой. Вернее, Соня ругалась, а Муська солидарно вторила ей звонким лаем. Она не испугалась вовсе тогда, и уж точно никак не связала эту хулиганскую выходку с тем, что Таня может быть где-то рядом. А теперь…

– А в ответ едва различимое – прости! Так тихо, так безлико, что понять, кто говорит: мужчина или женщина, было практически невозможно, – закончила Анна Васильевна, все же расплакавшись. – Это она звонила, Сонечка! Она!!! Она хотела вернуться, вот и просила прощения за всю боль, которую причинила мне, сбежав! А я… Я снова наорала, послала к черту и добавила еще, что бог нам всем воздаст. Вот так, милая!..

Соня промолчала. А что было говорить? Протестовать? Глупо. Никакой уверенности в том, что это была не Татьяна, не было. Как не было и уверенности в том, что это была она.

А Максу все же стоит позвонить и справиться, не устраивал ли он ей в последние дни психологические тренинги, готовясь к защите своей идиотской диссертации, которую пишет вторую пятилетку.

Господи! Как вспомнит о нем, так кулаки тут же чесаться начинают, едва справляясь с желанием дать Дворникову в морду. Такие эксперименты над ней ставил, что препарированные лягушки содрогнулись бы, узнав.

Интересно ему, видите ли, было узнать, как поведет себя без пяти минут светская красотка, оказавшись на одних нарах с конченой проституткой, или воровкой, или убийцей! Не упадет ли в обморок, обнаружив в своем рабочем столе дохлую крысу размерами с кошку?! И переступит ли через полумертвого пьяницу, уткнувшегося сизым носом в ее порог?!

Что еще было? Сразу и не вспомнить, и не перечислить его нацистских выходок. Потому и не обратила практически внимания ни на звонки, ни на камень, запущенный в окно, ни на…

– Однажды мы вышли с Муськой гулять, – вдруг вспомнила она и поежилась, покосившись на диван.

Диванный ворс вроде бы улегся, но паркетные доски под ногами вполне ощутимо похрустывали.

Все чертовы нервы! Они не дают покоя и заставляют теперь без конца оглядываться на улице и раз по тридцать проверять дверные запоры в квартире.

– Гуляли вдоль дачных заборов, и вдруг в одном окне… Даже не скажу сразу, чей это дом, но… Мне вдруг показалось, что женщина, стоящая возле окна с сигаретой, до одури похожа на Татьяну, – быстро проговорила Соня и даже зажмурилась, вспоминая. – Она стояла возле окна, курила и смотрела в нашу сторону.

– И что ты? – Спина Анны Васильевны снова неестественно выпрямилась.

– Я остановилась и тоже начала смотреть. Она не отвернулась. Далеко, конечно, было, отчетливо было не рассмотреть, но сходство было поразительным. Я даже через левое плечо поплевала, думаю, привиделось. Тем более что волосы были не рыжими, а… каштановыми.

– Но у нее же теперь каштановые волосы, Соня! – вдруг закричала Анна Васильевна и, обернувшись через плечо, глянула на нее с откровенной враждебностью. – Неужели не понятно?! У нее же теперь каштановые волосы, как ты могла не узнать ее?!

Она зарыдала. Глухо, со странным тяжелым присвистом рыдания вырывались из ее груди, обвиняя, обвиняя, обвиняя…

А Анна Васильевна ведь тоже, наверное, может ее подозревать!

Соня растерянно заморгала, оглядывая комнату, стены которой тоже начали так странно и причудливо выгибаться внутрь, норовя придавить ее, придушить навязчивым чувством вины.

Что может заставить ее не думать так, как другие?! Что?! Четырехлетняя привязанность?! Так ее запросто может поглотить то дикое горе, которое внезапно вернулось из небытия, материализовавшись наконец в труп ее пропавшей дочери.

– Простите меня, Анна Васильевна. – Соня встала, покачнувшись и тут же ухватившись за край стеклянного стола, возле которого сидела на низком изящном стульчике. – Простите, но я не знала тогда, что Таня перекрасила волосы. Не знала! Простите!