— Ты присаживайся, Петро, присаживайся, — взял его под локоток Кузьмич. — Городская хозяйка, разве ее с деревенской сравнишь? Избаловались девки. Мужика уважать разучились. Надь, прибрали бы, что ли.
Надежда свалила все в таз и отправилась к реке мыть посуду. Петр мрачно смотрел ей вслед. Ужин, тем временем, поспевал. Аппетитно пахла тушенка, смешанная с молодой картошечкой, открывались домашние соленья, заботливо приготовленные не только балованными девками, но и прихваченные из дому негодящими городскими мужиками. Артем священнодействовал под скрещенными прицелами, строжайше блюдя рецептуру два к трем, нарочито замедляя движения, растягивая процедуру, придавая ей тем самым значительность в глазах заинтересованных зрителей, особенно следя, чтобы ни капли драгоценного продукта не пропало зря.
— Ну, да не иссякнет!
А как же ей, родимой, иссякнуть, если разменяли лишь вторую литру из строжайше выверенных, откалиброванных и поверенных трех с шестью, да и Петр не пустой — сподмогнет, с бидончиком-то. Не будем лезть не в свое дело, ибо сказано не нами, что веселие на Руси есть питие, и Бог всем судья, тем более, что Артем и не помнил почти ничего. А помнил он, как неведомая сила поднимала его с места и бросала бежать в засарайные угодья примерно раз в полчаса, и когда воротился в несчетный раз, под надзором зеленых глаз устроившегося на перильце кота, припер его к тому перильцу Кузьмич и потребовал ответа на извечный вопрос:
— А не драпанешь ли ты, Артем, в Изра
— А, драпану! — ответил Артем и… протрезвел.
— И правильно! — одобрил Кузьмич и… тоже протрезвел.
Здесь мы столкнулись с необъяснимым наукой явлением, поскольку в конце восьмидесятых, несмотря на перестройку, непросто было в эСэСэСэРе протрезвить завлаба, но, в отличие от начала девяностых, Изра
Неподалеку, на лесной опушке, встретил бежавший Артем Михалыч Дубинчик женское население лаборатории номер два, давно распознавшее немедленную и вполне реальную угрозу женской чести. А вскоре к ним присоединился непротивленец злу насилием завхоз Ринат.
Утро стрелецкой казни бледнеет в сравнении с летним рассветом в подмосковной деревне под неприметным названием «Большие Бодуны». История умалчивает скромное описание победы, одержанной русским оружием над извечным врагом — зеленым змием. Вражеско семя — бабы, жиды и татары — окружили в тот ранний час стан русских воинов, не ожидавших от неприятеля такого коварства. Петр Андреич спал в кресле с котом на коленях. Матвей Кузьмич храпел, положив голову на покоящиеся на столе кулаки. Сашка Багров на табурете обнимал и одновременно опирался на гитару. Игорь Хомченко вытянулся на стуле в исключающей равновесие позиции: вытянувшись во весь рост, ягодицами он опирался на край сиденья, а лопатками — на спинку балансировавшего на двух ножках стула. Иванычи — коммунист Виктор и беспартийный Владлен — демонстрировали единый блок, обнявшись в невыразимой позе на старом сундуке. Серега отсутствовал.
— Ну, девочки, теперь и мы можем спокойно поспать, — заявила, оглядев террасу, Татьяна Андревна. — Интересно, они все выжрали, или на опохмелку осталось?
— Пусто, — растерянно объявил осмотревший семеновский чемоданчик Артем.
— Ну что ж, сочувствовать трудно, но можно, — философски сказала Татьяна и пошла с террасы в избу.
— Татьяна Андревна, они всегда так? — спросила отмотавшая в СКБ первые полгода Леночка.
— Всегда, всегда, — влез Ринат.
— Да ладно, и ты тоже, специалист, если бы не Петр с самогонкой, то все бы обошлось, — вступилась Ира.
— Теперь уж не до грибов, — подвела итог Надя.
Первым проснулся кот и опрометью бросился с террасы на шорох в кустах. Почувствовав кошачье движение, пробудился Петр Андреич, и нетвердым шагом отправился восвояси. Отойдя несколько метров, он резко затормозил, недоуменно обернулся, посмотрел на небо, потом ощупал голову, на которой не оказалось шапки, и, выругавшись, затрусил снова. Еще через несколько минут со стуком упал Кузьмич. Наверное, ему снились фильмы Брюса Ли, потому что проснулся он в боевой позиции и резко, как учили, двинул ближайшему обидчику, оказавшемуся ножкой игорькова стула. Игорь свалился немедленно и навзничь, в обломках стула, прямо на голову начальнику. Пару минут не раздавалось ни звука, но после первого шока оба поняли, что они среди своих. Радость братания была недолгой — при попытке встать с ними посчитался за изувеченного товарища оказавшийся на месте разборки стол. Отзвуки боя разбудили Иванычей, всегда готовых придти на подмогу, если бы не предательство приютившего их сундука, подло возникавшего на пути.