Ночь в Кербе

Я смущенно замолчал, чувствуя неумолимый запах сырых ляжек Belle Parisienne, прилипший к моим пальцам. Я пришел на чтения прямо из ковента. Душевая в монастыре была одна на коридор, уходил я утром, когда все спали, и шум льющейся воды разбудил бы обитателей ковента, так что душ мне принять не удалось. Сейчас ветер, как назло, разносил ароматы естества моей милой утешительницы. Подсохшие, они словно законсервировались, а в тот момент — из-за того, что руки мои вспотели и ветер подул, — я прямо-таки заблагоухал ею. Я постарался завести руки за спину и понадеялся, что мои неловкие, суетливые движения не покажутся Еве странными. Или, что хуже, подозрительными. Хотя куда уж… Я решил наступать. Перевести общение в плоскость дружеских отношений.

— Qu’est-ce que vous avez fait hière soir la-bà… près de couvent?[110] — спросил я.

— О, я думала… размышляла… — ответила Ева.

Оказывается, подруга не соврала. Ева в самом деле получила приглашение от театрального сообщества в Бельгии. Нет, не подумайте. Что-то вроде коммуны. Молодые артисты, окончившие училища, живут вместе в большом доме и катаются по стране, показывая постановки классики в неожиданной обстановке. Так, она, Ева, играла Гамлета.

— Что??? — сказал я.

— Ну да, Гамлета, — пожала Ева плечами.

— Как интересно, — сказал я.

Мне было странно представить Еву в образе принца… дело не в поле, конечно. Шекспировские мужчины играли девушек, так кто же мешает нынче… Дело в другом. Как моя Ева, моя инфанта с шутовской фигурой, могла обернуться Гамлетом? Вот в чем вопрос, и стал он для меня похлеще того, с каким носился сам Гамлет. Я посмотрел на Еву с интересом. Я все время смотрел на нее с интересом, но сейчас в моем взгляде было что-то другое, что привлекло ее. Ева сняла очки и долгим взглядом посмотрела мне в глаза.

— Еще немного, и я решу, что вы от меня чего-то хотите, — сказал я.

— Mais si, — пожала она плечами.

Стандартная формула, вежливое междометие. Оно разбило купол тайны над нами, и мы с Евой, разочарованные, замерли посреди кучи осколков. Снова стал слышен чтец, поигрывавший голосом. С негодованием он смотрел на меня, я как автор должен был замереть с незаинтересованным видом. Обычный вид автора, присутствующего на своих чтениях… Я молча ждал. Это Ева допустила бестактность, это ей следовало исправлять ошибку. Что она и не замедлила сделать. Она, не надев очки, вновь поглядела мне в глаза.

— Alors[111], — сказал я.

— Alors, — сказала она.

В воздухе отчетливо запахло спиртом — видимо, какие-то стандартные медицинские процедуры прямо во дворе, я не оглядывался, — и меня вдруг осенило. Как током ударило. Каким идиотом я был все это время. Все ждал… Вернее, мне казалось, что ждал. Но ждала-то она. Чего? Я вдруг перестал робеть.

— Чего же вы ждете, Ева? — спросил я мягко.

Она молча продолжала смотреть и была права. Вопрос я задал бестолковый. Ее — оказался намного лучше, да и поставлен четче.

— Чего вы хотите, Владимир? — поинтересовалась она в свою очередь.

— Я…

Откуда-то на нас зашикали. Пришлось снова смолкнуть. Ева отвернулась, надела очки. Актер возвысил голос и увлек нас наконец забавной историей приключений растерянного селянина в блестящем — по его меркам — Бухаресте. К концу чтения смеялись все и даже Ева, отметил я с облегчением, — улыбалась от души.

— Браво, Владимир, — сказала она.

— Vous etes obligé à écrire encore et encore[112], — сказала она.

— Увы, поздно, — сказал я, растерянно улыбаясь. — Боюсь, я уже не писатель… — сказал я. — Да-да, поздно…

— C’est jamais tard[113], — произнесла Ева со значением.

Я отступил, и мы с ней и остальными участниками фестиваля прошли по дорожке мимо кресел с так и не пришедшими в себя стариками. Чувствовал я себя, словно молодой солдат, идущий на виду у ветеранов. Надеюсь, нервно подумал я, среди них нет ни одного бывшего писателя.

— А вот, кстати, Владимир, — нырнул сбоку Жан-Поль, и я уже и не удивился даже, — хочу познакомить вас с Гийомом Брито… Он наша местная знаменитость… Так сказать, краевед… много местных историй… любовь к землице… ха-ха!

— Гийом! — окликнул он древнего старика, сидящего в кресле у стены.

То, что я принимал за потрескавшуюся издалека краску, оказалось плющом. Я твердо решил сделать операцию по улучшению зрения, когда… Мысль о необходимости покидать Керб нервировала меня. Я тряхнул головой — Жан-Поль насмешливо покосился, принимая мой жест за естественное отвращение молодости, — и подвел меня к коляске. Старик сипел, словно баллон, и смотрел мимо меня куда-то в центр городка. Я проследил за его взглядом. Он словно высматривал статуи на барельефе.

— Добрый день, месье, — почтительно сказал я.