Ночь всех проверит

на краю земли (у нее что ни точка – край)где в круглом окне днем стекло разбито,                                           а ночью – вставлено,не шути с полнолунием: свет гаси, засыпай,и квадрат своего окна спрячь за плотными                                                              ставнями,чтобы свет луны не сочился с небес, как яд:пусть полощется в круглом окне да искрится                                                                 бликами,

пусть лунатики бродят по крышам, пусть                                                младенцы не спят,пусть ушедшие в Сеть по бесчисленным                                                ссылкам кликают,а тебе не надо; ты попалась в ловушку снов,ненадолго – всего на ночь, до рассвета                                                                Божьего,и теперь успей сотворить ключи, отворить                                                                       засови понять все то, что тебе понять пока не

                                                           положено…[1]

Стихотворение дышало ностальгией по оставленной Земле, тревогой, и еще трудно сказать, что именно почудилось Анне в нем.

Как встретила планета эту женщину?

Отпустила ли?

Нет, какие могут быть сомнения – все было хорошо. И та, которой принадлежали эти стихи, просто забыла цилиндр с прописями, когда миссия возвращалась на Землю…

Анна вернула цилиндр на место и еще раз изучающе рассмотрела основательную, хорошо пригнанную дверь. Она обдумывала свою догадку насчет убежища в убежище. Если до заката есть хоть сколько-то минут, ей нужно разобраться со схемой помещений бункера. Слишком много пометок и символов: возможно, что схрон устроен гораздо сложнее, чем это кажется на первый взгляд.

Белль раскрыла створки двери и по ступеням (внутренняя часть бункера была поднята выше первой комнаты) сбежала вниз, спугнув счастливое семейство на топчане. Мрия целовалась с Ветером, как будто они купили прогулку на газоны для игры в мячики в развлекательном центре «Галеры». Анна проскользнула мимо, стараясь не глядеть под балдахин, и остановилась на пороге, в проеме открытой двери. Солнце зашло.

– Ветер, мы рискуем! Давно пора закрыть бункер, Ветер! – решительно сказала она.

– Ситуация под контролем! – скалясь, ответил галерец. – Ни одно дерево к порогу не подходило!

Белошвейка принялась тянуть на себя туго поддававшуюся внешнюю дверь.

– Мрия, скажи ему: здесь сон побеждает человека внезапно, потом будет поздно!

Ветер с беспечной улыбкой возлежал на ложе рядом с женой и ребенком, закинув руки за голову:

– У страха глаза велики! – прогудел он и оглянулся на Мрию.

И от неожиданности привскочил на постели. Мрия, только что подставлявшая ему губы для поцелуя, больше не могла ничего ответить.

Она лежала навзничь с умиротворением на лице, глаза закрыты; ее сразил глубокий сон.

Малышка Надья тихо спала. Но у ребенка был не морок, навеянный фиалом: новорожденная чуть повела головкой, дрогнула рыжеватая бровь на крохотном лице и сморщился носик. Фиал еще не одолел крошку, чужую на этой планете. А вот созерцание мертвецки спящей Мрии неприятно поразило и галерца, и Анну.

Анну грызла тревога за патрульного офицера, оставшегося в лесу, за всех них, отверженных, затерянных и забытых. Призрак опасности дохнул из-за стен.

Белль с грохотом уронила в скобу большую, длиной до локтя, стальную защелку входной двери, и бункер потонул в темноте, едва рассеиваемой светом единственного флип-слипа.

Голос Анны холодно зазвенел, когда она приняла решение переселиться внутрь бункера – и сделать это немедленно:

– Ветер, быстро переходим внутрь!

Галерец вскочил и стоял с разведенными в стороны руками.

– Только бы успеть! – суетилась белошвейка, подхватив новорожденную вместе с колыбелью – приспособленным под кроватку прозрачным колпаком душевой кабины из челнока Мрии.

– Бегом-бегом переходим внутрь! Ветер, фиал не предупреждает – ты сам видел! Перетаскивай лежаки; внутри все устроено для сна!

Ветер, ругнувшись, схватил топчан вместе с ворохом расстегнутых спальных мешков на нем и потащил свою ношу, ступая за Анной. Вторая белль несла колыбель и освещала вход в другую комнату. Галерец споткнулся о тряпки, упал, загремев топчаном и больно ударившись о ступеньку, но даже пикнуть не посмел. В панике ему померещилось, что ведьмацкий здешний воздух уже ударил в голову, а сверху шипела Анна, досадуя на него и подгоняя. Он поднялся, бурча под нос: «Не-ет, кажись, еще не сплю».

Под руководством Анны установили топчан. Патрубки по четырем углам, которые сходили за короткие ножки, оказывается, имели другую функцию: они вставлялись в отверстия стеллажа, образуя надежную спальную полку.