Ночь всех проверит

Аристарх бежал обратно, как будто земля горела у него под ногами: семь лун в быстро наливающемся густым ультрамарином небе становились все ярче.

Время! Времени не хватало катастрофически!

– Я принес электронный чип, сейчас открою! – задыхаясь, произнес Аристарх и нагнулся, подставляя голову невысокой Оази.

Ушки, с головой в паутине, как в шлеме (пауки еще бегали по ней, завершая свою работу), лихорадочно оплела шелковистой нитью голову и плечи бригадиру и подсадила на него пауков.

– Аристарх, немедленно забирайтесь на дерево! Я в очках вижу сквозь паутину без помех, а вы скоро ничего не разглядите, кокон сделается густым!

– Ладно-ладно, – пробурчал лесоруб. – Сейчас полезу в гнездо. Пора? Открываю?

– Они уснули или почти уснули. Пора! Идите же на дерево! Скорее! – умоляла его Оази.

Аристарх открыл своему флорлингвисту вход в «Азалию», а сам побежал к дереву геометру. Он с трудом видел землю под ногами и направление определял интуитивно; паутина на его голове уплотнилась и почти лишила его возможности видеть. Он боялся споткнуться, упасть и расплющить кокон. Тогда фиал усыпит его посреди вырубки. Кокон отсрочит засыпание на десять минут, хорошо. Только бы пауки оплели его плотнее, чтобы фиал не так чувствовался. Густая паутина фильтрует аромат ночи и дарит спасительную задержку…

«Оази-оази-оази» – из-за быстрого бега стучала кровь в его висках. «Только успей, девочка! Только успей! И я подпишу тебе практику, и характеристику, и оценки выставлю самые лучшие – если тебе нужны мои оценки… все сделаю! Какая ерунда волнует нас днем! Разве все это важно? Разве это может быть важно? Важно одно – чтобы ты успела!»

Окуляры Оази выдали изображение внутри корабля.

Тускло светила приборная панель помятой «Азалии». Спокойно лежали уснувшая Мрия и девочка в люльке. Рядом, облокотившись на руку, смотрел на жену и дочь галерец, непонятный человек.

Галарец увидел, как разъехалась мебрана входа, который он только что собственноручно закрыл изнутри. На фоне яркой звездной пыли, усыпавшей ночное небо Ило, возникло тонкое существо с огромной неровной головой и нырнуло внутрь корабля.

– Ты пришел? – обреченно спросил Ветер, облившись холодным потом, и почувствовал, что сердце от ужаса прыгнуло к горлу. – Я умер? Поведешь меня в адь? Уже? Я убил неудачника Келвина, но я раскаиваюсь! Меня научили, как правильно каяться, я успел покаяться, пока был жив! Слышишь, ты?!

– Я Оази, – прошептала девушка, догадавшись, что Ветер до смерти испугался ее появления. – Ты засыпаешь, гость, не бойся, я-с-ва-ми…

Ветер шепнул:

– Милостивая Ясвами! Не оставляй меня! – он схватил ее за руку.

Фиал вошел в силу.

Оази видела, что щеки засыпающего галерца мокры от слез.

Оази набросала паутину на супругов, понимая, что теряет драгоценное время. Не поможет им паутина – в «Азалию» ведь не запустишь пауков, да и пауки скоро потеряют активность и уйдут глубоко в подземные лабиринты.

Она выхватила малышку из колыбели, страдая от того, что не может спасти всех и горячо надеясь, что флорники не потянутся в убежище Мрии и Ветера. Повторяя, как заведенная: «Ловенна б-вилана! Ловенна б-вилана, добрые люди! Ловенна б-вилана!» – выскочила под звезды, закрыла вход в диск и побежала к дереву геометру, прижимая к себе девочку.

Аристарх дожидался ее в развилке ветвей, усилием воли прогоняя сон. Он поднял Оази на дерево на веревочной петле, действуя на ощупь и ничего не видя в твердеющей скорлупе паучьего кокона. Бригадир не доверил дронам втянуть девушку на развилку ветвей – дроны едва подняли его самого. Они с флорэкологом много чего не предусмотрели в суете этого вечера, и первое – что диск закроют изнутри. Они сглупили, неправильно посчитав количество подъемов на дерево, которые не могли обеспечить четыре не заправленных энергией летуна… Внезапно Аристарху сделалось все равно, заботы дня отсупили – фиал оказался сильнее. Веревка выпала из его пальцев, но девочка-флорлингвист молниеносно среагировала. Ей повезло ухватиться за тонкие ветки, с трудом, но она подтянулась на руках и через секунду оказалась на дереве.

Когда Оази сняла одежду с себя и младенца, сбросила вещи вниз и бедром прижалась к нагому Аристарху, он уже спал. Оази устроила ребенка между собой и лесорубом, – ей нужна была свобода движений. Оази дрожала, как в ознобе. Фиал начал проникать сквозь кокон на голове и мутил сознание. В ушах тянул ноту противный клаксон – никому не пожелаешь слышать такое!

Но она не боялась ночи.

Только бы задержать сон еще на минуточку!

Оази из последних сил, подавляя зевоту, сводившую скулы, млеющими руками распускала кудель, набрасывая паутину как придется: на плечи, на грудь, на руки, на ноги – себе, Аристарху, ребенку. И снова ребенку, Аристарху, себе.