Ночи и рассветы

Уоррен вдруг замолчал и прислушался. За выступом скалы, скрывавшим от них деревню, еле слышно хрустнул снег.

— Там кто-то есть, — проговорил Уоррен и сделал два шага к скале.

Тогда из-за выступа показалось пунцовое лицо капитана Пирса.

— Вы тоже здесь прогуливаетесь? — спросил он с плохо разыгранным удивлением.

Лицо Уоррена стало замкнутым и жестким.

— Да, здесь! Мы не хотели утомлять вас и не пошли дальше. Я не сомневался, что вы составите нам компанию…

— Да, да… Я увидел, что вы направляетесь в горы… В деревню они вернулись втроем.

VIII

В новогоднюю ночь партизаны решили устроить большой праздник — проводить трудный старый год и встретить новый. Все верили, что это будет первый год свободы.

Подготовка к вечеру потребовала массу хлопот. Хуже всего было с помещением. В деревне не нашлось ни одного дома, который вместил бы всех. К счастью, в разгар подготовки из поездки по действующим частям на Астрас вернулся политрук дивизии Бубукис. Родом он был с Ионических островов и здесь, в диких горах, заметно выделялся мягкими и тонкими манерами, а также благоговейной любовью к искусству. Космас слышал, что Бубукис прошел через тюрьму Акронавплии. До этого он учился в Высшей школе философских наук и работал бухгалтером в банке. В «Ризоспастисе» печатались его заметки за подписью «Пахарь». В первый же год диктатуры Бубукиса арестовали. В тюрьме он не терял времени попусту и завершил свое марксистское образование. Организаторский опыт Бубукиса оказался чрезвычайно ценным. Помещение сразу нашлось. Бубукис остановил свой выбор на полуразрушенном, заброшенном доме. Одна стена у него совсем обвалилась. С этой стороны Бубукис приказал пристроить большую сцену, — таким Образом, весь дом отходил под зрительный зал. Партизаны вынесли мусор, побелили стены, написали лозунги и вывесили портреты глав союзных держав.

* * *

Поздно вечером, когда бойцы уже собирались в зале, Антони известил командование о том, что офицеры миссии по срочному вызову выезжают в Центр. Он просил дать сопровождающих.

— Что за спешка? — удивился генерал. — На ночь-то глядя? Будь добр, Космас, поди скажи командиру роты, пусть выделит бойцов.

Вместе с сопровождающими Космас подошел к дому английской миссии. В окнах темно. Дверь на запоре. За дверью — ни звука.

— Может, они уже уехали? — спросил Космас часового-партизана.

— Нет, все здесь. Только что утихомирились. Кричали, как очумелые.

Космас постучал. На стук выглянул радист, он вышел во двор и закрыл за собой дверь.

— Я привел партизан, Генри, — сказал Космас. — И еще я хотел пригласить тех, кто останется. Если смогут, пусть приходят к нам на вечер.

— Едва ли мы сможем! Партизаны пусть обождут здесь.

— Антони тоже уезжает?

— Точно не знаю.

— Ну, тогда до свидания! И с Новым годом!

— С Новым годом!

* * *

Вечер открыл Бубукис. Он произнес речь, которая, к счастью, была очень краткой и сердечной. Потом все хором спели несколько песен. Сшитый из простыней занавес раздвинулся, и на сцену вышла Элефтерия.

— «Вождь» — стихотворение Костаса Варналиса. Читает товарищ Керавнос!

Неравное не сразу согласился выступить на вечере. Многодневные уговоры Космаса не действовали. И тогда Керавноса попросила Элефтерия. Керавнос смутился, яркая краска проступила на его заросших щетиной щеках. Отказать Элефтерии он не посмел. Несколько ночей подряд заучивал он стихи у костра, но, когда вышел на сцену, растерялся. Первые слова застряли у него в горле.

Однако боевой дух стихов вернул ему самообладание.

Пришел не утешать я… нет!Принес я людям сталь кинжала!{[76]}

Керавнос вздохнул, как будто после мучительных блужданий выбрался на знакомую дорогу. Голос его загремел, руки сжались в кулаки. Со сцены он сошел под бешеные аплодисменты публики.

— «Падшая»! — объявила Элефтерия следующее стихотворение.

Пораженный генерал обернулся к Бубукису:

— Что? Что она сказала?

— Это замечательное стихотворение Галатии Казандзаки. Бичует один из страшных пороков старого общества…

В Смирне я — Мелпо,В Салониках — Иро,Когда-то в Волосе — Катина,Ныне — Лела.

Декламировала партизанка, которую звали Лаократия, неграмотная девушка из ближней деревни. Читала она выразительно, с душой, порой ее голос срывался от волнения, но это только усиливало впечатление от горькой и гневной исповеди стихов. Слушатели тоже были взволнованы.

Концерт шел с большим успехом. Декламаторы и певцы сменяли друг друга. После сатирического обозрения на сцену выскочил парикмахер Фигаро, он объявил, что споет арию из итальянской оперы. Когда ему предлагали выступить, Фигаро отказался. Он сказал, что из-за песенок его уже однажды окрестили «Фигаро», — хватит. Но теперь он не усидел на месте. Сильным и гибким голосом Фигаро нельзя было не залюбоваться, однако ария оказалась очень длинной. Из всех присутствующих итальянский знал только Бубукис. На его губах играла лукавая улыбка.

— Сочиняет, наверно? — тихонько спросил Кесмас.