Ночью вся кровь черная

Так вот мой приятель Жан-Батист залез в мои вещи, чтобы украсть первую вражескую руку, которая мне не нравилась. Жан-Батист был моим единственным белым приятелем в окопе. Он был единственным белым, который подошел утешить меня после смерти Мадембы Диопа. Остальные похлопали меня по плечу, «шоколадные» прочитали положенные молитвы, после чего тело Мадембы отправили в тыл. Черные солдаты больше ни разу не заговорили со мной о нем, потому что для них Мадемба был просто мертвец – один из многих. Они ведь тоже потеряли, как и я, своих друзей – больше чем братьев. Они тоже оплакивали внутри себя их смерть. И только Жан-Батист, когда я принес в окоп тело Мадембы с вспоротым животом, не только похлопал меня по плечу, а сделал нечто большее. Жан-Батист со своей круглой головой и голубыми глазами навыкате позаботился обо мне. Жан-Батист, коротышка с маленькими ручками, помог мне выстирать мое белье. Жан-Батист дал мне табаку. Жан-Батист поделился со мной хлебом. Жан-Батист поделился со мной смехом.

Так вот, когда Жан-Батист залез в мои вещи, чтобы украсть мою первую вражескую руку, я не стал возражать.

Жан-Батист долго играл с этой отрубленной рукой. Жан-Батист много смеялся с этой вражеской рукой, которая уже начинала портиться. В то самое утро, когда он ее у меня стащил, во время завтрака, когда мы были еще сонные, он со всеми нами по очереди обменялся рукопожатием. И когда он со всеми так поздоровался, мы вдруг поняли, что он протягивал нам для пожатия отрубленную вражескую руку, а свою прятал в рукаве формы.

А потом отрубленная рука перешла к Альберу. Когда он понял, что Жан-Батист оставил у него в руке отрубленную руку, то взвыл и швырнул руку на землю, а все стали смеяться и подтрунивать над ним, даже унтер-офицеры, даже командир, видит Бог. И тут Жан-Батист крикнул: «Придурки, вы все пожимали руку врагу, всех вас надо отдать под трибунал!» Тогда все снова засмеялись, даже старший по званию «шоколадный» Ибрагима Секк, награжденный крестом за боевые заслуги, который переводил нам, что кричит Жан-Батист.

XI

Но, видит Бог, эта первая отрубленная рука не принесла Жан-Батисту никакого счастья. Жан-Батист недолго оставался моим другом. Не потому, что мы перестали друг другу нравиться, а потому, что Жан-Батист погиб. Он умер очень, очень некрасивой смертью. Он умер с моей вражеской рукой, прицепленной к каске. Слишком уж Жан-Батист любил смеяться, придуриваться. А ведь всему есть предел, не дело играть с отрубленными вражескими руками на виду у противников с голубыми глазами. Не надо было Жан-Батисту их провоцировать, задирать их. Вот противники и разозлились. Им не понравилось, что рука их товарища насажена на острие штыка. Надоело им смотреть, как она все время болтается в воздухе над нашим окопом. Видит Бог, осточертели им шуточки Жан-Батиста, который орал во все горло: «Боши сраные, боши сраные!» и размахивал рукой их товарища, насаженной на штык. Жан-Батист как будто спятил, и я знаю, я понял, почему.

Жан-Батист стал провокатором. Жан-Батист пытался привлечь к себе внимание противника, взгляд его голубых глаз за стеклами бинокля, а началось это, после того как он получил надушенное письмо. Я знаю, я понял по его лицу, когда он читал это письмо. Жан-Батист смеялся, он весь светился, когда открывал надушенное письмо. А когда он закончил читать надушенное письмо, его лицо стало серым. Свет погас. Остался один смех. Но это был уже не счастливый смех. Это был смех несчастья. Смех, похожий на слезы, неприятный, фальшивый. После надушенного письма Жан-Батист стал показывать противникам неприличные жесты, пользуясь для этого моей первой вражеской рукой. Жан-Батист обзывал их педиками, он выставил вверх средний палец на вражеской руке, насадил ее на штык своей винтовки и размахивал в воздухе над нашим окопом. И кричал: «Педики сраные, боши, все вы педики!», размахивая винтовкой, чтобы одинаковые голубые глаза врагов на все сто увидели его палец.

Капитан Арман велел ему заткнуться. Скакать как Жан-Батист – это никого до добра не доведет. Это все равно, как если бы Жан-Батист развел огонь в окопе. Его оскорбления имели такое же действие, как дым. Они давали противнику возможность корректировать огонь. Он как будто сам указывал противнику на себя. Зачем умирать, пока командир не отдал команду? Видит Бог, я знаю, я понял, как капитан, как остальные, что Жан-Батист искал смерти, он специально мозолил голубые глаза противников, чтобы те взяли его на мушку.