Ночная прогулка

Через несколько секунд дверь распахнулась, и вошел человек в форме с тяжелой коробкой из серого металла в руках. Он поставил ее на стул, мельком покосился на Теллона и вышел. Черкасский щелкнул пальцами, и блондин-сержант открыл коробку, где обнаружился пульт управления и провода, намотанные на пластиковые катушки. В неглубоком желобе, как дешевые побрякушки, блестели десять круглых электродов мозгомойки.

— Ну-с, Теллон, пора кое-что и забыть, — напудренное лицо Черкасского приняло деловое выражение.

— Прямо здесь? В отеле?

— Почему бы и нет? Чем дольше вы держите информацию в голове, тем больше у вас шансов передать ее кому-то еще.

— Но для того, чтобы изолировать какой-то определенный мыслеблок, нужен опытный психолог, — запротестовал Теллон. — Вы можете стереть целые области моей памяти, ничего общего не имеющие с… — Он умолк, увидев, что голова Черкасского самодовольно закачалась на индюшачьей шее. Теллон мысленно обругал себя. Он собирался вытерпеть все, что им заблагорассудится над ним сделать, а сам уже разнылся, хотя к нему пока даже не прикоснулись. Вот и конец короткой и блистательной карьеры несгибаемого Сэма Теллона. Он поджал губы и уставился прямо перед собой. Тем временем Черкасский размещал на его голове электроды, соединенные проводами с коробкой. Сержант сделал знак, и глухая стена серых мундиров отступила в коридор — комната внезапно стала больше и холоднее. В тусклом свете на вентиляционной решетке по-прежнему бессмысленно колыхалась одинокая паутина.

Черкасский стоял позади стула, на котором покоилась серая коробка, немного пригнувшись, чтобы удобнее было крутить верньеры. Скользнув взглядом по циферблатам, он распрямился и посмотрел Теллону в лицо.

— Кстати, Теллон, у вас ненормально низкое сопротивление. Возможно, вы легко потеете — это всегда понижает сопротивление кожи. Вы что, всегда такой мокрый? — Черкасский брезгливо сморщил нос, а сержант тихо хихикнул.

Теллон хмуро взглянул в окно за его спиной. Пока в комнате было полно народу, оно запотело, и немногочисленные городские огни теперь походили на шары из раскрашенного хлопка. Ему вдруг страшно захотелось выйти на улицу, вдохнуть воздух холодной звездной ночи. Майра тоже любила гулять морозными вечерами.

— Мистер Теллон настаивает, чтобы мы не тратили время зря, — строго произнес Черкасский. — Разумеется, он прав. За работу. Теперь, Теллон, чтобы избежать каких-либо недоразумений с вашей или же с нашей стороны, давайте уточним. Итак, вы находитесь в вашем нынешнем тягостном положении потому, что, будучи агентом разведки, случайно получили данные о координатах ворот, дифференциале и азимуте прыжка на планету Эйч-Мюленбург, которая является суверенной территорией правительства Эмм-Лютера. Информация была передана вам, а вы ее запомнили. Верно?

Теллон послушно кивнул. «Интересно, мозгомойка — такая же гадость, как капсула»?

Черкасский взял в руки пульт дистанционного управления и положил большой палец на красную кнопку. Теллон вдруг сообразил, что инструмент, которым его собирались обработать, — это стандартная модель, которой пользуются не слишком уважаемые психиатры. Он задумался над тем, разрешено ли им, собственно, подвергать его такой обработке? На Эмм-Лютере, с его единственным континентом, управляемым единым всемирным правительством, никогда не было необходимости создавать огромные, сложные системы разведки и контрразведки, наподобие тех, что пока еще процветали на Земле. По этой причине трое руководителей лютеранской службы безопасности имели почти полную свободу действий, по крайней мере не меньшую, чем человек, нанятый по контракту на государственную службу. Правда, они были подотчетны Гражданскому Арбитру — так именовался президент планеты. Вопрос состоял в том, насколько далеко может зайти самоуправство таких людей, как Черкасский.

— Итак, — сказал Черкасский, — теперь вам следует сосредоточиться на нужной информации. Постарайтесь сделать это чисто и аккуратно. И не пытайтесь нас одурачить, подумав о чем-то другом, — мы все проверим. Когда начнем стирать — подниму руку. Это будет секунд через пять.

Теллон постарался выстроить в памяти цепочки цифр и вдруг отчаянно испугался забыть собственное имя. Рука Черкасского сделала предупреждающий жест. Теллон пытался побороть ужас, ибо, хотя в Блоке он специально тренировал память, цифры отказывались следовать друг за другом в должном порядке. А потом… потом ничего. Числа, которые подарили бы Земле целый новый мир, исчезли. Без боли, без звука, безо всякого ощущения того, что жизненно важный кусочек знания больше не принадлежит ему. Предчувствие боли поблекло, и Теллон немного расслабился.

— Не так уж страшно это, правда? — Черкасский пригладил свою густую шевелюру, которая, казалось, росла столь буйно, потому что паразитировала на тщедушном, высохшем теле своего хозяина. — Говорят, это совершенно безболезненно.

— Я ничего не почувствовал, — признался Теллон.

— Но информация стерта?

— Да. Ее больше нет.