Ночная Сторона Длинного Солнца

— Я надеялась поговорить с тобой об этом, патера, еще прошлым вечером, но ты уже исчез.

Накрытая салфеткой корзина у локтя Шелка источала аромат достойный Главного Компьютера. Майтера Мрамор безусловно пекла все утро, оставила плоды своей работы в печи киновии, чтобы майтера Мята вынула их, а сама ушла с Журавлем.

— Я слушаю, — пробормотал Шелк, сглотнув слюну и постаравшись забыть о еде.

— И сегодня утром у меня все совершенно вылетело из головы. Я могла думать только об этом ужасном человеке, отце маленькой девочки. Я пошлю к тебе Рога после полудня, для исправления, патера. Я уже наказала его, можешь быть уверен. Теперь он должен признаться в своем преступлении тебе — это последняя стадия его наказания. — Майтера Роза на мгновение замолчала, тщательно подбирая последние слова, ее голова склонилась набок, как у ночной клушицы, пока она сверлила Шелка здоровым глазом. — И если ты еще накажешь его, я не буду возражать. Ему это пойдет на пользу.

— И что он наделал?

Искусственная часть рта майтеры Роза резко выгнулась вниз от отвращения; как и в некоторых подобных случаях, Шелк спросил себя, в своем ли уме эта пожилая, угнетенная недугами женщина, которая когда-то была майтерой Роза.

— Он стал смеяться над тобой, патера, подражать твоему голосу и жестам и говорить глупости.

— И это все?

Майтера Роза фыркнула, доставая из корзинки свежую булочку.

— Я бы сказала, что это более чем достаточно.

— Если патера сам… — начала майтера Мята.

— Патера еще не родился, а я уже старалась привить детям достойное уважение к святому ремеслу авгура, ремеслу — которое, как и наше, сивиллы — было учреждено самой Священной Сциллой. Я прилагаю свои усилия и по сей день. Я пытаюсь — и всегда пыталась — научить каждого ученика, доверенного моей заботе, уважать духовный сан, независимо от того, кто его носит, мужчина или женщина.

— Урок для нас всех, — вздохнул Шелк. — Очень хорошо, я поговорю с ним, когда смогу. Но через несколько минут я ухожу и вернусь очень поздно. Но хочу кое-что сказать вам — особенно майтере Мята.

Она подняла на него томные карие глаза; в них стоял вопрос.

— Я буду занят важным делом и не могу сказать, сколько времени оно продлится. Ты помнишь Гагарку, майтера. Должна помнить. Ты учила его. И вчера рассказала о нем майтере Мрамор.

— О, патера, конечно, я помню о нем. — Ее маленькое симпатичное лицо вспыхнуло.

Майтера Роза фыркнула, и майтера Мята опять опустила глаза.

— Я говорил с ним прошлым вечером, майтера, очень поздно.

— В самом деле, патера?

Шелк кивнул:

— Но я забыл кое-что рассказать тебе. В тот же вечер я видел его раньше и исповедовал его. Он пытается, совершенно искренне, исправить свою жизнь.

Майтера Мята опять посмотрела вверх, в ее взгляде сверкнула глубокая благодарность.

— Это поистине великолепно, патера!

— Да, верно; и в большой степени это заслуга твоя и патеры Щука, а потом уже моя. И я хотел сказать, майтера, что, когда я в последний раз говорил с ним, он уверил меня, что сегодня придет сюда. Если он это действительно сделает, то, я уверен, он захочет отдать дань уважения тебе.

Он подождал, пока она подтвердит его слова. Но нет, она сидела, сложив руки и опустив глаза.

— Пожалуйста, скажи ему, что я очень хочу увидеть его. Попроси его подождать меня, если он сможет. Сомневаюсь, что он придет до ужина. И если я не вернусь, скажи ему, что я буду так быстро, как только возможно.

Намазав жирное желтое масло на еще одну золотистую булочку, майтера Роза сказала:

— Прошлым вечером ты ушел раньше, чем Рог закончил работать на своего отца. Я скажу ему, чтобы он тоже подождал.

— Я уверен, что ты так и сделаешь, майтера. Спасибо вам обеим. — Шелк встал и скривился, когда слишком сильно наступил на сломанную щиколотку. Для обряда экзорцизма ему понадобятся Хресмологические Писания из мантейона и изображения богов — особенно Паса и Сциллы; и, конечно, Сфингс, как покровительницы дня. Мысль напомнила ему, что он не закончил молитву к ней; вряд ли так можно заслужить ее милость.

Он возьмет триптих, который ему дала мать; тогда, возможно, ее молитвы смогут последовать за ним. Пока он вновь тяжело поднимался по лестнице, уже ощущая щиколотку примерно так, как перед визитом Журавля, он думал о том, что его учили иметь дело только с теми бесами, которые не существуют. Он вспомнил, как содрогнулся, когда понял, что патера Щука верит в них и с грубоватой гордостью говорит о своих попытках изгнать их.

Еще не дойдя до конца лестницы, он уже пожалел, что оставил трость Крови в селлариуме. Сев на кровать, он размотал совершенно холодную на ощупь повязку. Он бросил ее в стену, так сильно, как только смог, и заново наложил, потом снял обувь и надел чистые носки.