Ночная вахта

— Джентльмены… — пытался остудить страсти доктор, но военный совет уже закончился. Представители армии и флота, сыпля ругательствами, покинули кубрик. Док проворчал, что проще было сдохнуть на болотах, а не тащиться в этакую даль, и пошел к себе. Я растолкал волонтера, одержал победу в краткой битве за размыкание хвоста, и отвел страдальца на корму. У меня была припасена галета, и мы перекусили, осмысливая наше положение. Лаконичное волонтерское определение «нуегонх» полностью отвечало ситуации.

* * *

Следующие шесть (или семь?) дней прошли весьма насыщенно. «Ноль-Двенадцатый» не пошел ко дну исключительно благодаря моим усилиям и хилой помощи Сана. Я дважды поднимал пары и менял якорную стоянку в соответствии с изменившимся ветром. Волонтер помогал мне меланхоличными замечаниями о бренности всего сущего и прочими «ахуеговж». Остальной экипаж был занят. Понятия не имею, кому из них первому пришла в голову гениальная догадка, что часть нашего научного груза едва ли будет востребована по назначению. Возможно, сам Док осознал, что все его труды во славу Географического Общества пошли прахом и решил пустить старательно собранные образцы на насущные нужды. Сначала был выпит спирт из банки с головой зайца-кочковика, далее представители водных, земноводных и всех прочих тварей раскупоривались и обесспиртывались без всякого строгого упорядочивания по классам и видам. В трюме не умолкал рев и вопли: дискуссии и откровения старших членов экипажа не прерывались и ночью. Остатки солонины, сами обесчещенные образцы, практически весь запас галет и сахара был сожран в первые дни пьянки. Нужно признать, поджаривание заспиртованных образцов — не лучший кулинарный прием. Тогдашние эксперименты подсказали, что лучше заспиртованную дичину варить.

На остатки экспедиционного провианта я не претендовал. Соорудить простейшую рыболовную снасть не представляло труда, нельзя сказать, что у скал клевало наперебой, но небольших колючих рыбешек я вытаскивал регулярно. Мы с Саном выжидали, когда в трюме наступало безмолвие, перемежаемое храпом, и поджаривали улов. Рыбы хватило и на пожрать, и на то, чтобы подсолить и повесить сушиться за трубой.

Временами в трюме принимались драться. Мы слушали ругань и хруст ломающегося имущества. Не представляю, что можно крушить на скромном катере, но что-то они ломали.

Где-то день на пятый на палубу выбрался опухший до неузнаваемости Док. Глянул в леску в моих руках, на снимаемую с крючка рыбу:

— Gobiidae? Дай сюда! Я голоден!

Глядя в жутковатое синее рыло, я дал ученому дважды: под дых и по почкам. Док блеванул чем-то едким и бахнулся на колени. Я с должной осторожностью пнул его под зад и пьянчуга рухнул в люк. Мы послушали, как затихают звуки падения по трапу и волонтер сообщил:

— Такова жизнь-мля.

Я кивнул и взялся за швабру для протирки палубы.

По моим подсчетам спирт, ром, бренди и скипидар вот-вот должны были закончиться. Но видимо, на борту имелись еще какие-то скрытые резервы. Веселье продолжалось, а я держал оба люка на привязи, позволяющей трюму слегка проветриваться, но не выпускающей одичавших алкоголиков на палубу — иначе кто-то из них неминуемо свалился бы за борт. Вразумлять глупцов кулаками у меня не было никакой охоты.

Все чудесное когда-то иссякает, даже действие надежнейшего британского пойла. Очень вовремя, поскольку и запасы пресной воды у нас оказались на исходе — сухость в потрохах весьма донимала катерное командование.

Я с интересом наблюдал попытки шкипера выбраться на палубу, и, когда Магнус догадался подцепить и развязать «ирландский затяжной» узел своей трубкой, я счел старика достаточно протрезвевшим и открыл люк. Шкипер, посасывая пустую трубку, с недоумением обозрел скалы и море, поковырял ногтями в углах глаз, убедился, что острова не изменили своего местоположения. Поразмыслив, Магнус поинтересовался:

— Эгм, почму зпад на востоке?

— Сильный ветер в борт, пришлось сменить стоянку, — доложил я.

— Эт, правильно, — решил шкипер, вновь поковырялся в глазах и признал: — Дело затянулось.

Что верно, то верно. Следующий день экипаж выяснял, жив он или нет. Хуже всего пришлось Доку. В силу выдающейся образованности или особенностей конституции организма, запой превращал доктора в форменного осла. Вечером нам с Магнусом уже вдвоем пришлось намять ему ребра и связать.

— Черт знает что! — ворчал шкипер. — С чего я взялся пить с этакими дрянными людишками?

Док бессвязно ругался и грозил нам из угольного бункера, Сэлби умирающе стонал в трюме, шкипера мучило раскаянье, спиртного на борту не оставалось ни капли — в общем, дело шло на лад.

— Хорошо, что ты запер оружие и инструмент, — признал Магнус. — И хорошо, что мы тебя не убили. Кажется, у нас порой мелькали такие мыслишки.

— Догадываюсь, — кивнул я.

«Пришибить болотного выродка» настойчиво подзуживал сэр-адмирал, но про «задать лживому оборотню трепку и утопить на якоре» во все горло орала вся троица.

— Это все настойка из жаб, — прокряхтел шкипер. — От нее мозги набекрень. От бренди такого не бывает…

— Пресной воды у нас в обрез, — намекнул я.