Василий Гроссман зачарованно слушал летчиц. У девушек было тридцать шесть побед на двоих. А под победами следовало понимать сбитые мессершмитты и выведенные из строя экипажи вражеских самолетов. Конечно, Гроссман держался галантнее, чем когда брал интервью у артиллеристов или танкистов, и все же корреспондент почти забыл, что перед ним женщины. Он видел в них воплощение отваги. За ним закрепилась слава военкора, наделенного даром заглянуть в душу, и он так наслаждался беседой, что не торопился ее завершить. Это было самое долгое интервью в его карьере.
— А вы укажете наши имена в своей статье? — спросила Оксана.
— Да, и фотографию помещу.
— Тогда напишите, что Оксана Константинова и Софья Леева гордятся своими победами и надеются пополнить их список!
Оксана выждала, когда военкор уйдет, и успокоила свою подругу, на лице которой читалась тревога.
— Ты меня поразила, Аня! Не беспокойся, он ничего не записал. Ни слова. Ты же не будешь меня уверять, что он все вспомнит, когда вернется к своей пишущей машинке?
— Как знать… — прошептала Аня.
— Во всяком случае, здесь полная неразбериха. На базе тебя знают только Галина, Вера и Марина Раскова. Галина и Вера ничего не скажут. Марина Раскова — другое дело, и смотри не попадайся ей на глаза. Но она улетит через несколько дней, перед Новым годом, не волнуйся.
Аня разволновалась еще больше:
— Ну зачем я это сделала? Почему не сказала правду?
Теперь ей все виделось в ужасном свете. Она ввязалась в историю, из которой теперь не выпутаться, остается лишь врать снова и снова.
Оксана крепко взяла Аню за плечи и тряхнула.
— Ну хорошо, я скажу тебе зачем. Потому что ты любила Софью и хотела воздать ей должное. Потому что с нашими именами и фотографией мы воздадим должное и другим женщинам, которые добровольно ушли воевать. Но важно и то, что немцы увидят статью, подумают, что Софья жива, и лопнут от злости! Наша бессмертная Софья станет живой легендой! Маленькая хитрость! А твое имя нигде не появится.
Аня озадаченно посмотрела на подругу.
— А что потом?
— Когда твой отпуск закончится, ты вернешься в Ворошиловск под собственным именем. И сама решай, рассказывать тебе о своих подвигах или нет. А что касается меня, Оксаны Константиновой, когда я получу звезду Героя Советского Союза, да еще и фотографию на первой полосе «Красной звезды», мужчины вовсе станут от меня дохнуть как мухи…
Аня вскинула брови и молча взглянула на подругу, удивляясь, что та озабочена подобными вещами.
— А что? Знаешь, если я решила сражаться как мужчины и высоко держать планку, это не значит, что я от них откажусь!
Два пилота, как раз проходившие мимо, свистнули Оксане, но, скорее, обратив внимание на ее юбку, а не на слова. Ни Оксана, ни Аня не обернулись.
Оксана вспомнила о Семенове, с которым проводила вечера. Он каждую ночь боготворил ее тело, будто оно было самостоятельным живым существом, и под утро отпускал ее, ничего не обещая, не делая признаний, хоть Оксана знала, что он от нее без ума. Семенов заметно отличался от других знакомых ей мужчин.
— Не будь такой наивной, Аня! Когда война окончится, — продолжала Оксана, кивнув на прошедших пилотов, — мужчины не простят нам, что им пришлось делиться с нами славой, и отошлют туда, где мы были до войны, — домой.
Через несколько дней Оксана развернула «Красную звезду», рассмеялась радостным детским смехом и победно отбила чечетку. Комбинезон так и ходил ходуном вокруг ее стройной фигурки.
— Он ни слова не изменил, Аня! — сказала Оксана, протягивая подруге газету. — Он не забыл имен, которые мы назвали.
Подбежали Вера и Галина, взбудораженные Оксаниными возгласами.
— Вы только посмотрите! — мурлыкала Оксана.
Аня не могла удержаться от улыбки, сменившей на ее лице неодобрительную гримаску.
Оксана на одном дыхании прочла вслух большой отрывок статьи:
Дни напролет над Волгой стоит несмолкаемый грохот. Ночами темно. Едва угадываются дорога и мост через реку. В темно-