Ночной кошмар с Николаем Сванидзе

Был создан «боевой штаб» во главе с М. М. Хатаевичем, — сообщает далее Н. А. Ивницкий, — куда вошли председатель крайисполкома, крайпрокурор и представитель реввоенсовета Приволжского военного округа. Аналогичные штабы создавались в округах и районах».

Но все это показалось недостаточным, и через восемь дней, 29 января 1930 года, было признано «необходимым довести общее количество арестованных до 5 тыс. вместо ранее намеченных 3 тыс. человек, а выселенных семей до 15 тыс. (против 10 тыс.)». При этом подчеркивалось, что «работа по изъятию путем ареста кулацких контрреволюционных элементов должна быть развернута во всех районах и округах вне зависимости от темпа коллективизации…» Кроме того, «движение в деревне за снятие колоколов и закрытие церквей должно быть охвачено партийным руководством». На следующий день, «30 января 1930 г. краевой штаб решил всю операцию по изъятию кулацкого актива закончить к 3 (! — В. К.) февраля, а «тройке» при ГПУ было дано указание с 4 февраля приступить к рассмотрению дел наиболее злостных элементов, приговоры вынести и реализовать (т. е. расстрелять. — Н. И.) не позднее 10 февраля». Предусматривалось для осуществления операции привлечь и части Красной Армии: в гарнизонах выделить по 50 бойцов в полной боевой готовности, создать отряды Красной Армии в 20 населенных пунктах, где нет воинских гарнизонов, по 40 человек в каждом. Краевой штаб… вынес решение о выдаче коммунистам оружия… речь шла фактически о развязывании гражданской войны в Поволжье».

Последнее умозаключение едва ли верно. Во-первых, в 1930 году — в отличие от 1918 года, когда действительно развязалась Гражданская война, — в руках крестьянства, по существу, не было никакого оружия (между тем бросавшие с весны 1917 года фронт одетые в шинели крестьяне принесли в деревню массу оружия). Во-вторых, чрезмерно агрессивные действия Хатаевича и ему подобных вскоре же были в той или иной мере пресечены центральной властью.

В известном выражении «историю делают люди» обычно видят отрицание фатализма, но, пожалуй, не менее или даже более существенно другое: историю делают такие люди, которые налицо в данный ее период. Коллективизация началась всего через семь лет после окончания непосредственно революционного времени с его беспощадной Гражданской войной…

Спустя два — два с половиной месяца после начала «сплошной» коллективизации, 22 марта 1930 года, один из наиболее близких тогда к Сталину людей, Серго Орджоникидзе, сообщал ему о руководителях Криворожского округа Украины: «Перекручено здесь зверски. Охоты исправлять мало… Все хотят объяснить кулаком, не сознают, что перекрутили, переколлективизировали. Большое желание еще большим нажимом выправить положение, выражают желание расстрелять в округе человек 25–30…»; выше приводилось признание Бабеля, принимавшего непосредственное участие в коллективизации на той же Украине и именно в феврале — марте 1930 года: «…я теперь научился спокойно смотреть на то, как расстреливают людей». «Выучка» была надежной: так, Бабель позднее «спокойно» поселился в дачном особняке, из которого ранее отправился на расстрел Л. Б. Каменев (Леонид Леонов вспоминал, что ранее Сталин предложил ему занять эту дачу, но он в ужасе отказался…)

На предшествующих страницах я стремился осмыслить феномен «1937 год» в его связи с совершившейся в 1929–1933 годах коллективизацией, поскольку без такого соотнесения двух периодов многое невозможно понять и даже просто увидеть. Так, из тех вышеупомянутых восьми членов ЦК, которые непосредственно осуществляли коллективизацию в основных «зерновых» регионах, к концу 1930-х были расстреляны семеро, — «уцелел» один только Андреев, — кстати сказать, уже в 1930 году возвращенный с Северного Кавказа в Москву и более не занимавшийся «коллективизаторством»…

«Исторические хроники». «1932 год. Генрих Ягода»,

16.03.2005.

КАКУЮ ИСТОРИЮ ПОКАЗЫВАЕТ ТЕЛЕВИДЕНИЕ?

Беседа с Николаем Сванидзе.

Автор и ведущая Анна Качкаева