Ночной сторож, или Семь занимательных историй, рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот неизвестном году

Разумеется, и Петька и Таня понимали, как необходима осторожность. В Немухине, который гордился своими достопримечательностями, сильванта, единственного в своем роде, не только обласкали бы, но непременно попросили бы остаться сильвантом. Поэтому в ночной разговор на чердаке были посвящены только два человека — Мария Павловна и учитель географии Петр Степанович.

Мария Павловна подошла к делу практически. Хотя Юра уверял, что сильванты едят очень мало, она устроила для него регулярное трехразовое питание, так что теперь кот Тюпа мог быть совершенно спокоен за свое молоко, а отложенный хлеб беспрепятственно превращался в сухари, которые у Заботкиных очень любили.

Но Петр Степанович… Впрочем, сперва надо сказать о нем несколько слов. Он любил спасать не только людей, но и зверей и полезных насекомых. Ему ничего не стоило распутать паутину, в которую попала рассеянная бабочка. Его прекрасно знали в окрестных лесах. Маленькие лоси почему-то часто ранили ноги, и он бинтовал их и даже иногда накладывал гипсовые повязки. О людях и говорить нечего! Немухинка, на вид такая скромная и добродушная, была довольно коварной речкой: два-три раза за лето в ней непременно кто-нибудь тонул. Днем ли, ночью ли. За Петром Степановичем тогда бежали.

Впрочем, он вообще был необыкновенным человеком. За домашнюю или классную работу, так же как и за ответ у доски, он ставил, как это ни странно, двойку, если не находил возможным поставить тройку. Он не ходил, как это делали другие учителя, с маленькими счетами в кармане и не высчитывал, повлияет ли очередная двойка на общий процент успеваемости в школе.

Короче говоря, если бы не его слава Международного гроссмейстера, все эти двойки вместо троек и четверки вместо пятерок едва ли прошли ему даром.

Когда Петька под строжайшим секретом рассказал ему о превращении Юры Ларина в сильванта, он не удивился и не стал терять времени на расспросы, хотя в его практике этот случай был необыкновенный. Как человек дела, он прежде всего заинтересовался личностью волшебника — кто он такой, откуда взялся и нет ли возможности, так сказать, обвести его вокруг пальца. Он запросил о нем Отдел Необъяснимых Странностей и немедленно получил ответ: «Не числится». В дальнейшей переписке ему удалось выяснить причину увольнения: «Шулер и пьяница. Опасен. Уличен в краже волшебных палочек. Отчислен без права поступления на службу».

Как человек принципиальный, Петр Степанович сразу понял, что слабое место в биографии этого проходимца заключается в краже волшебных палочек. Можно было не сомневаться, что с помощью одной из них он превратил Юру в его собственный рисунок, с помощью другой отправил в полет, накинув на него потрепанную шубу.

Короче говоря, необходимо было отправиться в Хлебников и на месте решить, что делать. Кстати сказать, Петр Степанович каждый год ездил куда-нибудь со своими учениками, а на ближайшее лето была намечена экскурсия по старым городам. Хлебников вполне подходил под это понятие — он был основан в четырнадцатом веке.

А пока в Немухине надо было вооружиться сведениями, которые могли ему пригодиться. Во-первых, Таня под строжайшим секретом сказала, что Юра попросил ее отправить письмо какой-то Ирине Синицыной и с нетерпением ждет ответа. Во-вторых, оказалось, что Зоя Никитишна Фетяска — та из сестер, которая целый день раскладывала пасьянсы, — хорошо знакома с главным резчиком Мастерской Игральных Карт Иваном Георгиевичем Синицыным, близким родственником или даже отцом Ирины. Стоит заметить, что Петру Степановичу пришлось выслушать длинный рассказ о том, как Иван Георгиевич сорок лет назад влюбился в Зою Никитишну на гулянье в Петергофе и потом всю жизнь отказывался от «блестящих партий», как она выразилась, надеясь, что она выйдет за него замуж. Как он ежегодно, к дню рождения, присылает ей колоду пасьянсных карт. Более того, она показала недавнее письмо от Ивана Георгиевича, очень ее обеспокоившее, потому что ее старый друг с огорчением писал ей, что «Ирочка перестала петь».

— Дело в том, — объяснила она, — что его дочка Ирочка — изумительная певунья. Чем бы она ни занималась — прибирает ли в доме, моет ли посуду, вяжет ли, или готовит уроки, — непременно поет. Да так, что под окнами собираются, чтобы ее послушать! И вот перестала.

— Почему? Об Этом он вам не пишет?

— Нет. Но письмо кончается пословицей: «Не мил и свет, когда милого нет». Подумайте, мы сорок лет не виделись, — вздохнув, сказала Зоя Никитишна, — он женился, потерял жену, дочка на выданье, а он все-таки не может, не в силах меня забыть.

Конечно, Петр Степанович не стал убеждать ее, что пословица намекает не на долголетнюю привязанность Ивана Георгиевича, а на загадочную причину, заставившую замолчать «дочку на выданье», пение которой любил слушать весь город.

На ласковой земле