Ночной Странник

Я думаю о Дювале, вросшем в дерево. О Дювале, которого я обрек на медленное умирание в срубленном стволе. Сколько это будет продолжаться? Пока дерево не превратится в труху? Кто знает, сколько умирает дерево?

Глава 2

ДВОР БЕЗУМНОГО КРИКА

Случалось, я рано

в гости являлся

иль поздно порою:

там выпили пиво,

а там не варили —

кто не мил, тот некстати.

Речи Высокого

Тракт виден плохо. Собственно, это поросшая травой тропа, но я знаю, что не погибну в непроходимой чаще. Иду все время на восток, параллельно побережью, а потому должен — раньше или позже — попасть к людям. Через некоторое время начинают попадаться кострища.

Круглые черные пятна углей и пепла. Старые, но вдоль этого ручья разбивали лагеря — время от времени. Огонь разводили у самой тропы, словно путники боялись углубиться в лес. Привалы были поспешными. Я нахожу серебряный украшенный кубок, окованный рог для пития, несколько костяных пуговиц, приличный маленький топорик, всаженный в ствол поваленного дерева.

Два раза натыкаюсь на непогребенные объеденные останки. Один раз — на высохший, лежащий тут минимум полгода труп, на котором сохранились остатки одежды и грубого кожаного доспеха. Поодаль лежит подпорченный деревянный щит и проржавевший меч с многоугольной конической гардой и таким же массивным навершием. Меч с Побережья, скверной работы. Затем — еще фрагменты старого, побелевшего скелета в русле ручья.

У обоих нет голов.

Ни один не принадлежит тому, кто рожден на Земле.

Я осматриваюсь, но вижу лишь тысячи старых стволов, что тянутся в бесконечность, как ясеневая колоннада.

Плащ мой становится жестким и, пожалуй, вправду не пропускает воду, но особого значения это уже не имеет. Я мог остаться сухим только в местах, где меня укрывают лежащие внахлест части доспеха, но там я — пропотевший, и у меня все свербит.

После полудня я чувствую дым. Где-то горят костры. Через какое-то время слышу лай собак и рев скотины. По крайней мере так я это называю. Когда вижу дерево, называю его «ясень». Или «сосна». Или «пиния». Это лучше, чем «мидгардская вельвичия» или «драгомерия». Слышу хриплое взрыкивание, завершающееся протяжным скулежом, напоминающим смех гиены, и думаю: «Собака лает». Хотя не лает, да и не собака это, а лишь существо, более всего похожее на тигра-увальня.

Я подскальзываюсь на мокрых камнях и корнях, проклиная свой скарб. Охотнее всего бросил бы все в кусты, но это глупая мысль: однажды любая из этих вещей может спасти мне жизнь.

Двор стоит на холме, перед ним виднеется излучина реки, в которую впадает мой ручей. Предполье вырублено, все покрыто пнями некогда срубленных деревьев. С места, где стою, виден частокол, венчающий вал, ощетинившийся заостренными кольями. Над ними — запавшие крыши, покрытые обомшелым гонтом. Вокруг вала, там-сям, стоят низкие темные избы из бревен, без окон, словно присевшие под тяжелыми стрехами.

Я вижу людей. Несколько человек выбегают из леса и наперегонки гонят к форту.

Крик.

В десятке метров от меня, по щиколотку в ручье, стоит девушка с белой мокрой тряпкой в руках. Я вижу бледное испуганное лицо, широко открытые глаза, наполненные чернотой. Прядки мокрых темно-фиолетовых волос приклеились к ее лицу, длинное голубое платье, тоже мокрое, облепляет тело. Она стоит так секунду, потом издает испуганный писк и в панике бросается вверх, сверкая босыми стопами. На берегу остается лишь деревянное ведро, полное мятых тряпок.

В форте уже закрывают врата, кто-то гонит внутрь двух перепуганно рычащих косматых коров, массивных как буйволы, с раскидистыми рогами. Крики, лай псов, а над всем этим встает протяжный голос какой-то трубы, что звучит будто рев мамонта.

А тут рады гостям.

Но живут здесь добрые люди. У тропы возведен кривой деревянный навес. Бревна, накрытые крышей. В нем только три стены, а перед входом виден круг камней и кучка влажных углей. Дальше выстроена полукруглая каменная стенка, чтобы отражать тепло внутрь. Есть и кучка топлива, заботливо прикрытая от дождя слоем веток. В центре стол, сколоченный из половинок балок, и две лавки. Что еще нужно?

Здесь не следует внезапно подходить к домам и стучать в ворота. Следует сесть и ждать, пока к тебе выйдут. А если не выйдут, есть где переночевать, разжечь костер, имеется крыша над головой. Отдохни, поешь, выспись и ступай себе прочь. По сути, милый обычай.

Прежде всего я сбрасываю проклятущее седло на лавку и снимаю мокрое снаряжение.

Отрубленную лапу твари я оставляю снаружи. Пусть мокнет. Ей нужно стать моим откупным, чем-то вроде «я избавил вас от чудовища». Может, разузнаю, что это вообще такое.

Разжигаю костер под навесом. Это требует бенедиктинского терпения, раздувания жара, подкладывания маленьких иголок и щепок, а потом — оберегания утлых язычков пламени от ветра.