Ночной стрелок

— Нисколько! Однако я постараюсь не допустить этого, и думаю, что этого не произойдет — ваши надежды напрасны.

— Так думали, наверное, все члены вашей дружной четверки, — сказала я. — Теперь от них не осталось и следа. Вы последний. Одно это должно бы вас насторожить.

Беднов задумчиво опустил голову.

— Да-а, дружная четверка! — протянул он с непонятной интонацией. — Казалось, в таковом качестве мы будем пребывать всегда… Знаете, как мы сблизились? Я был предприимчив и умел крутиться — конечно, в тех рамках, которые оставлял мне закон. Эти качества были заложены во мне с детства — я просто следовал им, и все. Жилось мне неплохо, и при таких обстоятельствах высшее образование меня не привлекало. Зачем? К наукам у меня склонностей не было…

Но судьба привела меня в науку, хотя и с черного хода. Я, как вы знаете, работал завхозом в НИИ радиоэлектроники. Там мы познакомились с Ростовцевым. И стали близкими друзьями — тогда люди сходились очень быстро, особенно если у них были общие интересы. А у нас были общие интересы — мы любили джаз. Я доставал пластинки. Постепенно я сделался своим человеком в этой компании — Ростовцев свел меня со своими коллегами. Так и образовалась эта четверка — Борис Иосифович Гликштейн, шеф лаборатории, Эдик Галкин, младший научный сотрудник, и доктор Ростовцев. Ну, и я — без всяких титулов.

Гликштейн уже тогда был в возрасте, но тоже обожал джаз. Про Эдика и Сергея и говорить не приходится. Мы часто собирались, выпивали вместе, слушали пластинки. Вот уж истинно говорится — сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст! — Беднов криво усмехнулся. — Во время этих посиделок и родилась идея продать на Запад секрет так называемого плазменного оружия…

Такие разработки велись с начала семидесятых годов, но, насколько я знаю, зашли в тупик. Гликштейн же предложил какую-то совершенно оригинальную идею, в корне отличавшуюся от исследований, которые проводились в то время. Втроем они воплотили эту идею в чертежи и расчеты. У них только не было возможности провести практические испытания. Вся работа велась тайно, параллельно с их официальной темой. Но я помню, что все трое были убеждены — принципиально новое оружие массового поражения создано! Они чуть ли не на головах ходили от радости.

Должен заметить, что от меня ничего не скрывалось. Считалось само собой разумеющимся, что каждый в нашей компании имеет право на свою долю в этом проекте. Я ведь тоже помогал им — списывал какие-то дефицитные материалы, добывал аппаратуру, выбивал помещения для опытов — и все это под неусыпным оком КГБ!

Но наконец работа была закончена, и встал вопрос, как переправить ее на Запад, как найти покупателя и прочее. Тогда это было невероятно трудно! Все мы были невыездными, а любой контакт с иностранцем мог кончиться печально. Мы ничего и не успели сделать — об изобретении Гликштейна пронюхали. Собственно, ничего удивительного: мы же не на Луне находились — кто-то наткнулся на бумажку с расчетами, кто-то увидел макет установки… Да и сами ребята наверняка не смогли удержаться, чтобы где-то не намекнуть на свою гениальность. Хорошо, мы догадались перевести все разработки на фотопленку. Кстати, эта работа тоже заняла массу времени — объем был очень большой. Отснятый материал хранился дома у Ростов — цева…

И в один прекрасный день Гликштейн совершенно случайно подслушал обрывок разговора в кабинете директора. Он понял, что нас должны взять с минуты на минуту. Тогда мы вчетвером собрались на экстренное совещание, где было решено — чертежи ликвидировать, молчать как партизаны и, если даже окажемся за решеткой, не сдаваться и ждать своего часа. Никто не верил, что получит большой срок, — надеялись отсидеться годик-другой, — зато в перспективе нас ждали свобода, миллионы и золотые пляжи Флориды. Так нам представлялось. Закавыка была в том, чтобы хорошенько спрятать драгоценные фотопленки — они были единственной нашей надеждой.

На это откомандировали меня. Ростовцев вручил мне ключи от своей квартиры. Я покинул институт за полчаса до трагедии — сказал для отвода глаз, что еду выбивать кирпич для ремонта. На самом деле я поехал домой к Ростовцеву, взял фотопленки, уложил в непроницаемый футляр из легированной стали и стал соображать, где мне это сокровище спрятать…

Все-таки судьба нас хранила — когда я вышел с футляром из подъезда и перешел на другую сторону улицы, к дому Ростовцева подъехала машина, и из нее выскочили люди, в которых за версту можно было угадать агентов. Наверное, в эту минуту начался обыск у всех у нас. Но я спокойно ушел и спокойно сделал свое дело.

Вернувшись в институт, я застал страшный переполох и смятение. Ребята выбрали самый простой способ замести следы — они устроили в лаборатории пожар пятой степени сложности, использовав легковоспламеняющиеся жидкости. Их, конечно, арестовали, но лаборатория выгорела дотла.