Ночной вызов

Жизнь у Зои Даниловны сложилась неудачно. Она рано вышла замуж за своего школьного товарища. Пока молодые жили у родителей, освобождавших их от повседневных забот, особых проблем не было. Но они мечтали о самостоятельности, о своем семейном гнезде. Однако, как писал поэт, "любовная лодка разбилась о быт" - к самостоятельной жизни оба оказались совершенно не приспособленными. Пылевская очень скоро обнаружила, что ей вовсе не улыбается стряпать, стирать, убирать - делать то, чем до сих пор занималась ее мама, да еще терпеть придирки мужа, сцены ревности. К мужу, в которого была влюблена без памяти в двадцать лет (по крайней мере ей так казалось), она утратила всякий интерес. Убедившись, что совместная жизнь с ним ей не дала ничего, кроме разочарования, Зоя Даниловна ушла от него к человеку, который был значительно старше ее, но выгодно отличался образованностью, богатым жизненным опытом и высокой должностью, позволявшей ему иметь персональную машину и влиятельных друзей. И хотя она не любила своего нового мужа, Зоя Даниловна оправдывала себя тем, что время любви прошло, надо браться за ум и руководствоваться не эмоциями, а разумом.

Муж Пылевской Василий Евдокимович Машков - управляющий крупным строительным трестом - довольно скоро разобрался в характере своей жены, понял, что не любовь, а корысть, мелочный эгоистический расчет руководили ею, когда она решила связать с ним свою судьбу. Но он-то любил Зою Даниловну и хотя видел, что их брак был ошибкой, исправлять ее не собирался: мол, живи как хочется, а у меня и без тебя забот хватает. Дома он обычно молчал. Попытки жены увлечь его рассказами о работе на кафедре оказывались безуспешными. Все, что она говорила, казалось ему неинтересным, незначительным по сравнению с тем, что делал он сам. Поэтому Василий Евдокимович обычно слушал жену невнимательно, просматривая газету, и не разделял ее восторгов и огорчений.

- Пустое, - говорил он в ответ на сетования Зои Даниловны, что ее затирают, не дают ходу. - Наукой надо заниматься, а не болтать о ней. А у тебя для этого - ни таланта, ни трудолюбия...

Пылевская, оскорбленная в своих лучших чувствах, сердилась на него и замыкалась в себе.

Временами Машков навещал свою первую жену, жившую с дочкой и внуком, приносил им подарки и подолгу сидел у них, в душе сожалея о случившемся. Они поили его чаем, вспоминали о прошлом и утешали, что все еще уладится, хотя никто из них не верил в это - прошлое не вернуть.

- Не огорчайся, Вася, - говорила Машкову бывшая жена, - мы на тебя не сердимся. Был грех, да прошел. Разве теперь разберешь, кто из нас виноват, а кто прав? Может, и я в чем-то виновата. Всякое ведь у нас бывало. Мужчина ты еще что надо, видный, представительный. Тебе и женщина под стать нужна. А я на что гожусь? Совсем старухой стала. - Иногда она при этом вытирала набегавшие слезы и тут же переключала разговор: - Вот внук растет, большой уже стал, в школу ходит, весь в тебя пошел...

Домой Машков возвращался раздосадованный, угрюмый. Выхода не было. Оставалось только одно - работать. А работа у него была такая, что для размышлений и переживаний просто не хватало времени. Так они жили - рядом, словно два постояльца, и оба страдали от этого, и оба ничего не могли изменить.

Не сложилась у Пылевской и научная судьба. Лет пятнадцать назад бывший заведующий кафедрой, оказывающий молодой и привлекательной ассистентке особые знаки внимания, предложил ей тему докторской диссертации и пообещал всяческую помощь. Более того, намекнул, что со временем хотел бы передать бразды правления кафедрой в ее руки, поскольку она наиболее достойна этого.

Будучи по натуре честолюбивой и тщеславной, Пылевская полностью отдалась своей диссертации. Надо полагать, что она успешно закончила бы свою работу и защитилась, если бы с ее шефом не случилось несчастье - разбил паралич. И хотя сотрудникам кафедры удалось сохранить ему жизнь, он с трудом передвигался по комнате. Для дальнейшего руководства научной работой любимой, но не шибко одаренной ученицы этого было явно недостаточно.

В ту пору Пылевской было уже за тридцать. Она была наиболее энергичным сотрудником кафедры, и ее назначили временно исполняющей обязанности заведующего. Не последнюю роль в этом назначении сыграло то обстоятельство, что ректор, затеявший коренную перестройку старых институтских корпусов, уже давно понял, что со строителями надо дружить и с их женами и домочадцами тоже, иначе ничего не построишь. Что касается Бобарыкина, старейшего работника кафедры, то он, во-первых, не внушал ректорату большого доверия, а во-вторых, и сам не рвался в руководители из-за своего пристрастия к "зеленому змию". Поэтому его кандидатуру сочли неподходящей.

Вскоре был объявлен конкурс, и заведовать кафедрой стал Пескишев. Тогда ему было тридцать шесть лет, и он считался одним из самых молодых профессоров института.

Пылевская встретила Пескишева сдержанно, но когда убедилась, что прибрать нового шефа к рукам не удастся, эта сдержанность превратилась в глухую вражду.