Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

Я надел шлем мыслепередачи. Скрипучий голос задал мне с десяток вопросов, видимо анализируя мои типичные ответы, расспросил мои биографические данные. Я дал все свои союзные данные с тем, чтобы они могли уточнить их у главы местного союза, проверить все детально и зарегистрировать мой выход из союза В старые времена выйти из союза Наблюдателей и быть свободным от его клятв было невозможно, но сейчас наступили другие времена, и я знал, что союз мой распадается.

Через час все было закончено. Сама Олмэйн накинула шаль на мои плечи.

— Ваши покои будут рядом с нашими, — сказала она. — Вам придется сдать одеяние Наблюдателя, но ваш друг может остаться в одеждах Пилигрима. Ваше обучение начнется после испытательного периода. А пока вы можете пользоваться любыми архивами памяти. Вы, конечно, понимаете, что пройдет лет десять или даже больше, прежде чем вы станете полноправным членом союза.

— Да, я понимаю это, — ответил я.

— Теперь тебя зовут Томис, — сказала мне Олмэйн. — Не Летописец Томис, а Томис из союза Летописцев. Это разные вещи. Твое прошлое имя теперь не имеет значения.

Потом меня и Принца провели в небольшую комнату, которую нам отвели под жилье. Комната была довольно скромной, но там было место для мытья, входные устройства для шлемов мыслепередачи и других информационных устройств, отверстие для получения пищи. Принц Энрик ходил по комнате, все ощупывая, изучая ее географию. Ящики, кровати, стулья и другая мебель внезапно появлялись из стен и так же внезапно исчезали, когда он натыкался на кнопки. В конечном счете он остался удовлетворенным. Теперь уже безошибочно он нажал нужную кнопку, и из стены выскользнула сияющая чистотой кровать. Он вытянулся на ней.

— Я хочу кое о чем спросить тебя, Томис из союза Летописцев.

— Да?

— Меня снедает любопытство. Какое имя у тебя было раньше?

— Теперь это не имеет значения.

— Но ведь теперь тебя не связывает клятва. Ты все еще будешь упрямиться?

— Меня связывает старая привычка, — ответил я. — Я ведь уже дважды клялся, что произнесу свое имя только в случае, когда это будет разрешено законом.

— Произнеси его сейчас.

— Уиллиг, — сказал я.

Странно, но я будто освободился от какой-то ноши. Казалось, имя, которое сорвалось с моих губ, сначала повисло в воздухе, а потом заметалось по комнате, как маленькая птичка, которую выпустили из клетки, взлетая, резко поворачиваясь, ударяясь о стены и разлетаясь вдребезги с легким звоном. Я вздрогнул.

— Уиллиг, — произнес я снова. — Меня звали Уиллиг.

— Уиллига больше не существует.

— Томис из Летописцев.

И мы расхохотались до слез, и слепой Принц вскочил на ноги и по-дружески хлопнул меня по руке, и мы выкрикнули еще раз мое имя, а потом его, а потом опять и опять мое, как мальчишки, которые узнали волшебное слово и вдруг обнаружили, что на самом деле ничего в нем волшебного не было и оно было бессильно.

Вот так я начал новую жизнь среди Летописцев.

Какое-то время я совсем не выходил из Дома Летописцев. Я был занят все дни напролет и оставался чужестранцем в Паррише. И Принц, хотя и не был много занят, но все время оставался в здании и выходил только тогда, когда его одолевала скука или охватывали приступы ярости. Иногда к нему присоединялась Олмэйн или он к ней, чтобы не чувствовать себя таким одиноким и беспомощным в темноте. Но я знаю, что иногда он выходил совсем один, будто бросал себе же вызов и пытался показать, что несмотря на слепоту, он мог один ориентироваться в городе.

Моя деятельность в часы бодрствования складывалась так: предварительная ориентация; служебные обязанности ученика; личные исследования.

Как я и ожидал, я оказался гораздо старше остальных учеников. Большинство из них были подростки, дети самих Летописцев. Они смотрели на меня в замешательстве, пытаясь понять, откуда среди них появился такой древний одноклассник. Там было несколько учеников в зрелом возрасте, которые почувствовали призвание к этому ремеслу и решили стать Летописцами, но все они были гораздо моложе меня. Поэтому я не очень-то много общался со своими собратьями по учебе.