Нога как точка опоры (2012)

— Такси будет здесь через пять минут. Вас отвезут в бассейн. Я приму вас в то же время завтра.

Меня доставили в бассейн Сеймур-Холл. Я взял в аренду полотенце и плавки и, дрожа, приблизился к бортику. Молодой спасатель, стоявший у трамплина, насмешливо взглянул на меня и спросил:

— Эй, в чем дело?

— Мне сказали, что я должен поплавать, — ответил я. — Так мне сказал врач, но я не уверен... Я перенес операцию, так что побаиваюсь.

Спасатель медленно выпрямился,

наклонился ко мне, озорно посмотрел мне в глаза и с неожиданным криком «Догоняйте!» правой рукой выхватил у меня трость, а левой столкнул в воду.

Я в ужасе ушел под воду, не сразу поняв, что случилось, но тут провокация оказала свое действие. Я хороший пловец, что называется, от природы, — был таким с детства, даже с младенчества: мой отец, чемпион по плаванию, кидал своих сыновей в воду в шесть месяцев, когда плавание является инстинктом и ему не нужно учиться. Я счел, что спасатель бросил мне вызов. Ну, я покажу ему! Он держался чуть впереди меня, но я быстрым кролем прошел четыре олимпийских дистанции и остановился только тогда, когда он завопил: «Хватит!»

Я вылез из бассейна — и обнаружил, что иду нормально. Колено теперь работало, оно полностью «вернулось».

Когда на следующий день я увиделся с мистером В.Р., он радостно рассмеялся и сказал:

— Замечательно!

Он расспросил меня о деталях, я рассказал, и он посмеялся еще.

— Молодец! Все правильно сделал! — Тут я понял, что все происшествие, весь сценарий — его рук дело, что он объяснил спасателю, что от того требуется. Я расхохотался тоже.

— Чертовская штука! — сказал мистер В.Р.

— Всегда срабатывает! Что тут нужно — так это спонтанность, нужно обмануть человека, чтобы он начал действовать. И знаете, — он наклонился вперед, — с собаками то же самое!

— С собаками? — переспросил я, глупо моргая.

— Да, с собаками, — повторил он. — У меня был случай; йоркширский терьер — миленькая сучка сломала свою глупую лапку. Я вправил кость на место, все прекрасно срослось, но она продолжала ходить на трех лапах, — все берегла поврежденную, забыла, как ею пользоваться. Так продолжалось два месяца. Не ходила она нормально, и все тут. Так что я отвез ее в Богнор и зашел в море, неся глупышку на руках. Зашел как можно дальше, а потом отпустил и предоставил плыть к берегу. Она прекрасно доплыла и на берег выбралась уже на всех четырех лапах. Та же терапия, что и в вашем случае: неожиданность, спон­танность, каким-то образом вызывающие нужные нам действия.

Мне страшно понравилась эта история и вообще общение с мистером В.Р. Мне было приятно, что он сравнил меня с собакой, — это было гораздо лучше, чем считаться уникумом. И это заста­вило меня понять кое-что насчет элементарной природы животного и движений животного — насчет спонтанности, музыкальности, ожив­ления.

Спонтанность! Вот в чем дело! Однако как можно планировать спонтанность? Тут было какое-то противоречие в терминах. Спонтан­ность, игривость — это было до смешного ясно, они были сутью терапии и практики мистера В.Р. — обнаружение какого-то действия, которое было естественным и осмысленным, выражением воли, находящей удовольствие в самой себе. Как говорил Дунс Скотт[32]: «Что вам приятно? Что приносит вам радость?» Терапия мистера В.Р. была, по сути, скоттовской, он интуитивно пришел к выводу, что все функции коренятся в действии и действие, таким образом, есть ключ к терапии — какое угодно действие: игровое, серьезное, импульсивное, спонтанное, музыкальное, театрализованное.

На следующий день я отправился в наш местный бассейн в Килбурне — тот самый бассейн, в который меня кидал отец сорок лет назад, — и с наслаждением по-скоттовски поплавал. Это было так приятно, что я готов был продолжать плавать вечность: ведь действия, которые доставляют радость, проти­воположны тем, которые есть труд, — в них нет обязательности, нет изнеможения, а только наслаждение и отдых. Выйдя наконец из бассейна, не усталый, а освеженный, я увидел, что нужный мне автобус поворачивает за угол. Без размышления, чисто автоматически я побежал за ним, догнал и вскочил на подножку. Это были еще две победы по-скоттовски — я не знал, что могу бегать или прыгать, и делай я это намеренно, я потерпел бы неудачу. Ведь еще тем утром я печально сказал себе: «Ты можешь ходить, мой мальчик, но никогда не будешь бегать и прыгать».

В пятницу вечером я отправился в танцевальный зал в Криклвуде. Я с удоволь­ствием наблюдал за танцорами — противо­поставляя это той горечи, с какой пять недель назад смотрел на игроков в футбол в Хайгейте. Я ощутил импульс пуститься в пляс самому, но не рискнул бы это сделать — я ведь солидный человек, только что снявший гипс, — если бы компания танцоров весело не окружила меня и не увлекла за собой. Мне не пришлось раздумывать, принимать решение — я был захвачен радостным движением, совершенно естественным, — прежде чем осознал, что происходит.

На следующее утро я спал долго и не проснулся до тех пор, пока в мою комнату не вошла мать со словами: «Вот письмо от профессора Лурии из Москвы».