Нога судьбы, пешки и собачонка Марсельеза

На клетке, встревоженная и бледная, в распахнутом пеньюаре и тапочках, плотно прикрыв спиной дверь, стояла Людмила Анатольевна Райская. Из-за двери доносились тупые удары, скрежет когтей и пронзительный вой.

Это преданное собачье сердце Марсельезы Люпен Жирардо вырывалось из розоватой собачьей шкурки навстречу хозяину. Марсельеза Люпен любила Антона Павловича самозабвенно. Злобную малюсенькую и плешивую душу адской собачки разрывал надрывный, отчаянный лай.

Людмила Анатольевна, категорически стиснув губы, молча распахнула перед поникшим Антоном Павловичем дверь. Освобожденная Марсельеза, оскалившись, стрелой пронеслась под четырьмя ногами хозяев, летучей мышью пересекла лестничный пролет и, пропоров усами лифтовую сетку, с визгом пала на крышу неподвижной лифтовой кабинки.

В ту же секунду ступа с вдовой Бессоновой вздохнула и тронулась. Навстречу друг другу поползли канаты. В отчаянии задрав пупырчатый нос, подрагивая львиной дизайнерской кисточкой, Марсельеза Люпен Жирардо, присев на спичинках лап, поехала вниз, делаясь все меньше и меньше. Пока не превратилась в блоху.

Людмила Анатольевна в ужасе бросилась вслед за гибнущим в шахте питомцем. Под женой замелькали ступеньки. Замелькали, закружились, слились и превратились в ледяную горку.

По горке с мяком заскользили в ржавых полосатых санках желтоглазые ведьмины коты.

Стоя на крыше металлик-«лендкрузера», промчался мимо Антона Павловича, посверкивая золотой чешуей, съеденный в «Хванчкаре» Карп Александрович.

Торжественно неся впереди себя на вытянутых руках большое светящееся диетическое яйцо на подставке, проследовал вверх к чердачной решетке Лев Борисович Добужанский. У Льва Борисовича почему-то не было головы, но Антон Павлович все равно узнал его по легкому грогроновому плащу и крешевым светлым брюкам.

Злорадно глядя вслед погибшему критику, Антон Павлович подумал, что зря тот тащится наверх, потому что чердачная решетка заперта на замок, но Лев Борисович прошел сквозь решетку.

Пройдя, критик обернулся на недоуменно застывшего Антона Павловича, надел диетическое, светящееся яйцо вместо головы и плюнул в Антона Павловича сквозь прутья…

Антон Павлович проснулся среди ночи оплеванным. Вытер плевок критика с лица ухом пододеяльника и дернул шнурок торшера.

Кабинет писателя залил зеленоватый призрачный свет. Над раскрытой шахматной доской задумчиво сидела зеленая, похожая на некрупную болотную жабу Мерсью. Фисташковый Спиноза выглядывал корешком из-за бледно-салатового Батюшкова. Съеденный накануне Добужанский откатился на край письменного стола, оставшись лежать там, беспомощный и неподвижный.

«То-то же, будешь знать, как плеваться»! – сказал погибшему Антон Павлович и встал, чтобы поближе взглянуть на поверженного критика.

Повертев Льва Борисовича меж пальцев, он переместил мутный взгляд на доску.

В ту же секунду на самом дне тусклой паутины зрачков Антона Павловича вспыхнули две зеленые люстры.

Замерев от страха и благоговения, стояли пред ним на своих клетках покорные крошечные фигурки; и злобно, пронзительно смотрел на них с высоты Антон Павлович Райский.

Оливковые, посверкивали перед ним лысинками головки пешек. Торжественные митры слонов и зубчатые фески ладей, черные цилиндры и белые кипы, малахитовые мурмолки и фисташковые котелки, канотье и имамы, сверкающие изумрудными бликами диадемы императриц и царственные короны императоров – все были во власти Антона Павловича! Все ждали его приказа! Легкого, небрежного движения руки. Одобрительного кивка. Или щелчка указательным пальцем. Одним движением рукава Антон Павлович мог сгрести всех в коробку, стирая с лица земли. Одним движением мог он хоть сейчас вернуть ненавистного Добужанского на доску.

Во власти Антона Павловича было сделать оживленного Льва Борисовича ферзем и съесть его на десерт, как следует помучив.

– Вот как! Вот оно что! – одиноко бормотал догадавшийся обо всем Антон Павлович в зеленой мгле своего кабинета.

– Я покажу вам, как! Покажу вам, что! Будете у меня знать, кто я такой! – одиноко бормотал Антон Павлович в зеленой мгле своего кабинета.

– Будет вам елка! Будут вам и свисток и кедровые шишки! – одиноко обещал Антон Павлович в зеленой мгле своего кабинета.

– Это даже лучше, чем плевать с балкона! – одиноко радовался Антон Павлович в зеленой мгле своего кабинета.

– Гораздо, гораздо лучше! – торжествовал он.

Зеленоватое в свете торшерного абажура с кисточками, жуткое восковое лицо писателя надувалось лягушкой.

Веря каждому слову любимого хозяина, готовая поддержать его в любых начинаниях, преданно смотрела на Антона Павловича снизу вверх, скаля клычки, Марсельеза Люпен Жирардо – дамская собачонка, похожая на жабу или лысую летучую мышь, с крысиной мордой, львиным хвостом, но верным человеческим сердцем.

Так, совершив это невероятное, потрясающее открытие – он властен над всеми, Антон Павлович Райский первым делом обратил свой взор на Вениамина Александровича Карпова, стоявшего на доске под видом белого слона//.