Ногти

Как уже потом я определил его манеру, он мыслил и говорил сентенциями, которые полагал должным исполнять. В тот раз он нес на себе киплинговское бремя белого человека. Однако в каждой своей интеллектуальной маске, это я тоже понял потом, после его безумного поступка, он следовал какой-то своей внутренней идее. Далеко не все люди имеют свою, присущую им в результате еще очень ранних поисков ума какую-либо идею. Многие не только не ищут, но и вообще не думают. Из тех же, кто ищет, лишь единицы имеют смелость осуществить то, до чего они додумались.

Севка в какой-то момент взял и осуществил. Однако это потом, после. Пока же он и сам еще лишь подбирался к своей идее. Мы тем более ни о чем не догадывались. Я был ему очень благодарен за бескозырку, преданно заглядывал в глаза, хотя еще накануне и подумать бы не мог, что косолапый и кособокий Грановский осмелится схватиться с шайкой отвязанных мальчишек.

А он мне сказал наставительно:

- Запомни только, что ногти грызть нехорошо. Цивилизованное человечество для борьбы с ногтями, наследием дикой природы, изобрело ножницы.

Туповато я спросил, не врубившись в его слова, потому что голова была занята спасенной матросской шапочкой:

- А почему это ногти - наследие дикой природы?

Он покачал головой:

- Вот уж не ожидал от тебя. Ты же интеллигентный мальчик. Твой

отец производит впечатление интеллектуала. Да и ты должен бы просто сообразить. Ногти - это то, что осталось от когтей, которые есть у всех животных, но у человека в процессе эволюции когти приобрели мирный характер ногтей. К тому же человек и этот остаток дикости, который у него каждый день отрастает, удаляет с помощью ножниц. А если не удаляет, то становится, как эти, те, что вопят там у пруда. Если же ты грызешь ногти, то ты лишь частично цивилизованный. Не говорю уж о глистах и прочих желудочных удовольствиях.

- Мы же из природы произошли,- возразил я, хотя возражать спасителю вроде и неприлично было.

- Но мы же в ней не остались,- сурово так и раздраженно ответил он.- Иначе ты не переживал бы за свою бескозырку, а носил бы гриву волос, которые бы никогда не стриг, не мыл и не причесывал. Ладно, вырастешь - поумнеешь.

Я даже обидеться хотел, обернулся к Алешке-приятелю, но он, пока мы препирались, уже умотал к телевизору - ученых разговоров он не любил.

Севка повернулся и пошел из песочницы, опираясь на свою трость, как большой, как будто он имел право в своем возрасте уже ощущать себя вполне взрослым и солидным.

Время потихоньку двигалось, мы тоже взрослели. С Севкой не общались, да он и не выказывал к тому особого желания, ходил мимо, глядя перед собой, в сторону или под ноги, поглощенный чем-то своим, иногда даже не здоровался. Зато часто можно было видеть, как он выходит из подъезда, опираясь всё на ту же трость, держит за ручку большой портфель, который словно бы его еще больше скособочивал, кривил на одну сторону; пройдя по липовой аллейке и повернув к трамваю, он иногда останавливался и взмахивал правой рукой, будто отмахивался от каких-то своих мыслей, или рубил этой рукой воздух, принимая вроде бы какое-то решение. От кого-то я слышал, что он поступил на исторический МГУ, но в отличие от отца занялся современной, советской историей. Говорили, что отец был против, кричал на сына, что с его знаниями языков глупо миновать если уж не средневековье, то хотя бы зарубежку. Сын отмалчивался, махал правой рукой, выдвигал вперед косое плечо, но сделал по-своему. Все решили, что из карьерных соображений. Теперь он носил двубортный костюм (темный или светлый - в зависимости от погоды), отпустил себе усики под носом, волосы стал мазать бриллиантином, чтоб не падала на глаза его знаменитая прядь. Это мне пояснил Алешка, который вошел уже в половозрелый возраст, трахался налево и направо, поэтому строил из себя денди и тоже мазал чем-то волосы. А потом, хотя и выглядел Севка абсолютным анахоретом, не говоря уж о явном уродстве его фигуры, он стал появляться во дворе с удивительно красивой девушкой. Девицей в пошлом смысле этого слова ее никак нельзя было назвать. Стройная, выше Севки, с недлинными, однако очень аккуратными ножками, блондинка с черными глазами, она была очень милой, что стоит не меньше красоты, а грудь была такова (нет, нет, не велика, но удивительно соблазнительной формы), что эротические вожделения у мужской части нашего двора просыпались сами собой. Алешка выразился кратко: "Везет же уродам!" Несколько раз он пытался подойти и заговорить с ней, когда она одна выходила из подъезда, возвращаясь от Севки куда-то к себе домой, но она проходила мимо красавца Алешки, словно даже не замечая его. Он злился. "Такая же чокнутая! - говорил он недовольно.- Из одного теста сделаны.- Кривился и добавлял: - Тили-тили тесто - жених и невеста!"